Дарья Дезомбре - Тени старой квартиры

– А почему «тряси… задом»? – чуть смущенно спрашивает серьезная тетя Ира.

– Так ну как же? – вновь сверкает мамка железным зубом. – Мешать-то енто дело никак. А ну как подгорит? Значит, что?

Все хозяйки смотрят на мать, как на фокусника. Даже тетя Лали. И мама хватает кастрюлю и хорошенько встряхивает ее содержимое.

– Видали? – хохочет она. – Трясу!

Картинка так явственно встает у Лерки перед глазами, что он чувствует, как щиплет в носу: сейчас разнюнится. Мама больше не готовит «тряси задом». И не смеется. Папа смотрит на нее, как на моль, вылетевшую из шкафа, и приказывает: делай то или это. И мама, которая раньше бы и половником замахнулась, и прикрикнула, теперь молчит. И Лерка чувствует, что это все он, он виноват. Он рассказал папке про то, что мама – немецкий шпион! И невозможная мысль приходит ему в голову: ну и что, что шпион, да хоть бы и сто раз шпион! Это же мама, его мама… – Лерка чувствует, как горячие слезы стекают по щеке прямо в ухо и щекочут, только Лерке ни капли не смешно. Лерке вообще кажется, будто они с Ленкой стали невидимыми, а Алеша с Томой – наоборот, словно разом повзрослели. Алеша серьезный, собранный, моет полы и в свою очередь, и почему-то за тетю Зину. Ходит сам в магазины, вынес из дома – не предложил ни ему, ни Ленке – Колькины игрушки. Где они теперь, эти игрушки? Какой мальчик в них играет? Вчера Лерка проходил мимо их комнаты и видел сквозь щелку, как тот уговаривает мать покушать: сам ее кормит, как маленькую. А та, как маленькая же, мотает головой. Еще интереснее – с Томой. Пару дней назад они с тетей Верой услышали звонкий хлопок и одновременно выбежали из своих комнат в коридор. А в коридоре стоит деревенский Мишка и держится за алеющую щеку. Напротив него – Тома, и у нее не одна – две щеки горят. Глаза блестят, широкие брови сдвинуты в одну линию.

– Больше – никогда, – говорит она Мишке странные слова. И уходит, хлопнув дверью своей комнаты.

Лерка, как болванчик, вертит головой: с Мишки на тетю Веру. Оба молчат. Тетя Вера – бледная, губы сжаты. Не хотел бы Лерка в такую минуту быть ее учеником! Вот и Мишка – смотрит в пол. Вдруг тетя Вера срывается с места обратно в комнату и выходит оттуда через минуту, неся на руках шубу из блестящего черного меха. Даже в тусклом свете коридорной лампы мех переливается, как живой. Лерка делает шаг вперед, тянется ладонью, чтобы погладить волшебного зверя. Но его никто не замечает.

– Вот, – говорит она, бросая шубу Мишке на руки. – Иди. Продавай. Не продешеви. Только чтобы и ноги твоей больше в нашем доме не было!

И Мишка и правда – пропал.

– Не прижился в городе, – ни на кого не глядя, ответил, надевая в прихожей ботинки, доктор. – Вернулся к себе.

Папка ничего не сказал, только качнулся пару раз с пятки на носок и просвистел футбольный марш.

Лерка вздыхает, приоткрывает один глаз. На кровать из окна льется серый свет. Утро. Лерку отпускает: со светом ему не так страшно. Можно думать о любых страшилках – даже о том скелете, которого им с мальчишками пришлось показать участковому после того, как девчонки увидели со двора череп в подвальном окне. То-то визгу было! Только вот шутки не вышло, потому что череп был не медицинский, а-та-но-ми-чес-кий, – а настоящий. Полдвора тогда оцепила милиция, и машина приехала с красным крестом – хотя череп-то уже давно мертвый. Пацаны залезли на дровяной сарай, чтобы оттуда хорошенько разглядеть, как будут скелет выносить. А толстого Лерку, как всегда, не пустили, и он все прошляпил. Хотя нет, не все. Он увидел, как билась, рвалась посмотреть на скелет – и зачем ей это понадобилось? – тогда еще живая старушка Ксения Лазаревна. И обмякла на руках милиционеров, только когда те ей раз десять повторили: «Да пацан, пацан это!» Тогда Ксения Лазаревна успокоилась и пошла сквозь толпу к дому. И уже у парадной столкнулась с дядей Толей. Дядя Толя – пиджак наброшен на майку, тюбетейка на голове – курил. Но рука с сигаретой так и ходила ходуном, и губы дрожали на не бледном, а просто-таки синем от ужаса лице. Большой уже, взрослый, подумал тогда Лерка чуть свысока, а скелета испужался!

– Не волнуйтесь, – сказала ему старушка: видно, тоже заметила, как тот трусит. – Это мальчик.

И пошла себе дальше. А дядя Толя повернулся было за ней следом, но увидел Лерку и вместо этого потрепал его по голове. Ладонь у него была ледяной.

Лерка поежился от этого воспоминания и, взглянув на будильник на табуретке, решил все-таки встать. Стянул со стола, где, прикрытые блюдцем, лежали остатки вчерашней колбасы, один кругляш, надел рубаху и брюки… Как вдруг в дверь позвонили. Два раза – значит, к ним. Лерка посмотрел на всех троих, «своих», спящих вместе на широкой тахте под ковром с оленями – чуть посвистывая во сне тоненьким носиком, лежала «у стеночки», под отцовским широким боком, Леночка. Рядом выводил глубокие рулады распахнутый рот отца, усы воинственно топорщились в потолок. Мать спала, отодвинувшись от папки на самый краешек, по-детски положив ладонь под щеку. На лице застыло такое жалостливое выражение, что Валерка не выдержал, погладил ее по щеке кончиками пальцев. В дверь опять позвонили, и он выбежал в коридор, открыл, встав на цыпочки, замок. На пороге стоял высокий человек в форме. Лицо у него было строгое, жесткий подбородок чисто выбрит. Это не гость, сразу понял Валерка. И не родственник. Сердце, подпрыгнув, ушло в пятки. Это за мамкой пришли! От папки узнали, что она – шпионка! И сейчас поведут пытать! Валерка попытался было захлопнуть дверь – дать матери хоть чуть-чуть форы, чтобы она смогла сбежать! Связаться со своими!

Но человек успел быстро всунуть ногу в блестящем сапоге в проем двери.

– Вот что, пацан. Проводи-ка ты меня к соседу твоему. Анатолию Сергеевичу Аршинину.

Ксения проснулась оттого, что услышала снаружи шаги. На часах в углу телевизора высвечивались цифры: 5.15. Рановато и совсем еще темно. Некоторое время она прислушивалась к ним – быстрым шагам совсем не сонного человека. А потом молча растолкала завернутую, как куколка насекомого, в тонкое гостиничное одеяло Машу.

– Андрей… – завозилась, перевернувшись на другой бок, Маша.

– Извини, – прошептала ей прямо в прикрытое русой прядью ухо Ксения. – Это не он.

– Что? – Маша рывком села на кровати, уставившись на нее почти безумным взглядом.

– Кто-то ходит там, снаружи, – виновато сморщилась Ксюша. – Может, конечно, глупости…

Но Маша выпростала уже ноги из-под одеяла: спала она в носках и футболке с длинным рукавом. Сделала пару шагов к окну и, не отодвигая плотной занавески, выглянула наружу.

– Есть там кто? – выглянула у нее из-за плеча Ксюша.

Маша хмурилась в темноту, потом качнула головой, одной рукой нащупала сложенные рядом на тумбочке джинсы.