Мария Спасская - Сакральный знак Маты Хари

– Кто там? – раздался из-за двери его настороженный голос.

– Ваша соседка сверху, – всхлипнула я. – Прошу, помогите мне! Я открыла дверь черного хода, чтобы покормить голодных кошечек, а мой котик выбежал на лестницу и стремглав помчался наверх! Я его поймала, но когда вернулась на этаж, увидела, что дверь захлопнулась! Позвольте пройти через вашу квартиру, пожалуйста! Я больше часа не могу попасть домой! Я стучу, а бабушка не слышит! Если я позвоню в звонок с парадного входа, она обязательно откроет!

Дверь приоткрылась, и крохотный старичок высунул в образовавшуюся щель седую плешивую голову, поросшую тонкими редкими волосками. Для правдоподобности я чмокнула котенка в морду и обезоруживающе улыбнулась старичку. И, продолжая улыбаться, спросила:

– Так можно я пройду через вашу квартиру?

– Что ж, барышня, проходите, – нехотя откликнулся коллекционер, распахивая дверь.

Я шагнула через порог и оказалась на просторной кухне. На плите закипала в большой кастрюле курица, тоненько порезанная на разделочной доске морковка ждала своей очереди, чтобы отправиться в кастрюлю следом за птицей. Меня это немного смутило, но Адгур уверял, что в это время суток старик в квартире совершенно один, и я, следуя заранее продуманному сценарию, дошла до коридора, заметила до боли знакомых грачей, неловко споткнулась и взмахнула руками. Котенок шлепнулся на пол, испуганно мяукнул, метнулся в комнату и скрылся под диваном.

– Ой! Мой Кексик опять убежал! – всполошилась я, косясь на картину. – Пожалуйста, принесите швабру!

Старик поковылял в санузел, а я, согласно инструкциям Адгура, проворно сняла со стены подлинник Саврасова, собираясь повесить на его место заранее приготовленную копию, да так и застыла с трофеем в руках, не успев спрятать под юбку. Со стуком распахнулась дверь санузла, и из него вышла дородная дама и схватила меня за руку. Буквально через десять минут, несмотря на мои слезы и просьбы отпустить домой, к маме, примчались стражи порядка. Был изнурительный допрос в сером здании в самом центре Москвы, который вел совершенно лысый капитан со стальными глазами и неправдоподобно правильными чертами лица. Такие лица бывают у манекенов и роботов. Впечатление, что перед тобой не настоящий человек, усиливало то, что брови и ресницы на его суровом лице были абсолютно белые и сливались с грубой пористой кожей.

Капитана звали Олег Андреевич. И фамилия у него была Сирин. Однако, несмотря на говорящую фамилию, отсылающую к птице Сирин, по легенде своим пением заманивающей корабли в морские глубины и обрекающей моряков на погибель, сладкоголосым назвать его было нельзя. Наоборот, говорил он мало и хрипло, в основном довольствуясь короткими рублеными фразами. Как он ни допытывался, про организатора я ничего не рассказала, чем здорово разозлила капитана Сирина. Три дня я провела в камере предварительного заключения, а потом меня опять вызвал Олег Андреевич и сам подробно рассказал, как было дело. Клянусь, я не называла имени Адгура, ибо полагала, что не имею права предавать того, кто хочет мне только добра. И я снова начала все отрицать, говоря, что идея украсть Саврасова посетила меня совершенно самостоятельно. Олег Андреевич смотрел на меня стальным холодным взглядом, от которого по затылку скребли кошачьи когти, и было страшно себе представить, о чем он думает.

– Значит, это ты, Берта Лисанге, написала копию «Грачей в Сокольниках», которую собиралась повесить на место подлинника в квартире искусствоведа Берковича? – тусклым голосом осведомился он.

– Ну да, конечно, я, – принялась я усердно трясти головой.

Сирин придвинул ко мне через стол лист бумаги и, положив сверху карандаш, приказал:

– Рисуй.

– Что рисовать? – похолодела я.

– Грачей.

И я нарисовала, как смогла. С памятью у меня все хорошо, поэтому каждая птица оказалась на своем месте. Но вот с рисунком… Рассматривая плоды моего творчества, Сирин хмыкнул:

– Знаешь, Лисанге, если бы не твоя мать, я бы, вот честное слово, не стал за тебя впрягаться.

– Мама? – растерялась я. – А при чем тут мама?

– Я виделся с Киярой Айдаровной. И разговаривал. Мне хватило. Более непрошибаемой женщины я не встречал. А ведь я сначала думал, что ты, Лисанге, законченная оторва. Но теперь понимаю – ты просто несчастный ребенок. У меня у самого такая же дочь, как ты. Я каждый час звоню Танюшке, спрашиваю, как дела, где она сейчас и с кем. Твоя же матушка не смогла назвать имени ухажера, у которого ты обитаешь последний год. Не говоря уже об адресе этого типа. Ей настолько на тебя плевать, что даже поразительно. Ты не в курсе, зачем она тебя рожала?

– Насколько я понимаю, случайно вышло, – дернула я плечом. – Молодая аспирантка понравилась научному руководителю, он переспал с ней, она забеременела. И, должно быть, в пылу научных поисков даже не заметила этого. А когда все сроки были упущены, пришлось рожать. Вот и родила.

– Ты так же, как и мать, Айдаровна?

– Как видите.

– И фамилия у тебя материнская?

– Ну да.

– Интересная фамилия. Наверное, Лисой дразнили в школе?

– Дома, в Якутске, да, Лиса. А в Москве я стала рыжей дурой.

Он внимательно посмотрел на меня и совершенно серьезно сказал:

– Тоже подходит. Честно говоря, впервые вижу рыжеволосую якутку. Ты не красишься?

– Ага, крашусь, – ехидно прищурилась я. – И канапушки подводкой для глаз рисую. Хотите, сотру?

Но Сирин не поддался на провокацию.

– А почему вдруг Берта? – миролюбиво спросил он.

– Собака у мамы была в детстве любимая. Ездовая хаски. Мама в Усть-Алданском улусе [1]выросла, там знаете какие просторы? Было где на собачьих упряжках погонять.

– Понятно, – протянул капитан. И, помолчав, добавил: – Ну ладно, что-нибудь придумаем.

А еще через день меня освободили. Я вышла из КПЗ и сразу же увидела Олега Андреевича. Он махал мне рукой из машины, и я устремилась к нему. Села в салон, и «Форд Фокус» тут же тронулся с места.

– Привет, рыжая сама знаешь кто, – поприветствовал меня Сирин, протягивая шоколадку «Аленка». – Ну как, не тянет больше на подвиги? На всю жизнь хватило?

– Олег Андреевич, почему меня отпустили? – нахмурилась я, небрежно убирая шоколад в «бардачок» и всем своим видом показывая, что мне подачек не надо.

– А ты бы хотела подольше посидеть? – усмехнулся Сирин. – Понравилось?

– Не в том дело, – сердито оборвала я, ожидая подвоха. – Просто хочу знать.

– Потому что потому, – в свою очередь, нахмурился капитан. – Тебя отпустили. А меня настоятельно попросили написать рапорт об увольнении из двенадцатого отдела ФСБ, где я много лет плодотворно боролся с преступлениями в сфере произведений искусства и антиквариата. Кстати, моего начальника Володю Хренова тоже вышибли.