Ирина Зарубина - Госпожа следователь

— Так. Действую, пока все в форме. — Веня открыл черный кофр и извлек из него своего верного товарища, фотоаппарат «Зенит». — Быстренько соорудим коллективный снимочек.

— Порогина же нет!

— Ничего, его потом снимем, за отдельную плату.

— С нижней точки? — иронично поинтересовался Беркович.

— Лучше с пятой, — предложил Левинсон.

Все сгрудились у стола и натянуто заулыбались. Локшин поставил фотоаппарат на таймер и встал сбоку, но Клавдия Васильевна заставила его влезть в самую серединку. Над объективом гипнотизирующе мигала красная лампочка. Она мигала все быстрей и быстрей, пока, наконец, не полыхнула ослепительная вспышка.

(Ночью Веня проявит пленку, отпечатает снимки и удивленно присвистнет, когда при свете красного фонаря увидит лицо Лины Волконской. Грустно улыбаясь и смахивая с ресниц невидимую слезинку, она искоса смотрела на Виктора Сергеевича. И взгляд ее выражал… Нет, это невозможно описать словами…)

— Между первой и второй… — недвусмысленно напомнил Чубаристов, и стаканы опять наполнились. На этот раз водкой.

— Обрыдло все… — Веня опять постарался убедить товарищей в правильности своего поступка.

— Следующую будете провожать меня, — сморщившись, Лина торопливо закусила водку пирожком. — И очень скоро…

— Не понял? — удивленно поднял брови Беркович.

— Не могу больше… Сил нет… — Девушка как-то виновато потупила взгляд. — Не мое это — вскакивать с постели посреди ночи, наспех одеваться и нестись невесть куда… ежедневно видеть мертвых людей… страшные, обезображенные тела… Не мое…

— Нервишки у вас пошаливают, барышня, — наставительно произнес Чубаристов. — Нет ничего легче, чем бросить все на полдороге, послать к чертовой матери… А ведь нужно только взять себя в руки, сказать себе: «Моя профессия нужна людям»…

— Никому моя профессия не нужна, — отмахнулась Лина. — И я никому не нужна…

— Я же говорю — нервишки, — равнодушно пожал плечами Чубаристов.

— После каждого выезда меня выворачивает наизнанку!.. — Волконскую стремительно развозило от спиртного. — Мое нормальное состояние — это сидеть в обнимку с унитазом!.. Раньше я никак не могла к этому привыкнуть, стыдилась… А теперь — привыкла!

— Ей больше не наливай, — тихонько шепнул Беркович на ухо Вене.

— Понял, — еле заметно кивнул тот.

— Мне теперь по ночам снятся только покойники… — как-то даже не улыбалась, а скалилась Лина. — Только они будто живые, разговаривают со мной… Это невыносимо!..

— Вчера один кореш позвонил, в Склифе анестезиологом вкалывает, — Левинсон решил разрядить обстановочку, благо для такого случая у него всегда находилась свеженькая байка. — Значит, привозят мужика в бессознательном состоянии. Ну, его начинают осматривать. Вдруг… Что такое? У него одна ягодица обморожена, а другая обожжена! Ожог второй степени!

— Анекдот? — флегматично спросил Веня.

— Истинная правда! — Левинсон убежденно стукнул себя кулаком в грудь. — А теперь рассказываю, как было дело. Представьте себе — лютая зима, три часа ночи, захмелевший муженек возвращается домой. Входит в подъезд, поднимается на свой этаж, тихонечко стучится в дверь. А жена его не пускает.

— Сука… — буркнул порядком захмелевший Веня.

— И правильно сделала, — не согласилась с ним Лина.

— Слушайте, что дальше было, — интригующе улыбался Левинсон. — Муженек не очень-то расстроился, присел на ступеньки и благополучно закемарил. Проходит какое-то время. Жена сжалилась над муженьком, открывает дверь. «Ладно, говорит, заходи. Прощаю». А тот с места сдвинуться не может. Оказалось, что он во сне, простите, обмочился, а так как холодрыга на лестничной клетке стояла несусветная, он и примерз задницей к ступенькам.

Все захихикали, предвкушая блистательный финал душераздирающей истории.

— Но это еще не все, — выдержав актерскую паузу, продолжал Левинсон. — Клавдия Васильевна, как бы ты поступила на месте его жены? Что бы ты сделала?

— Ну не знаю… — отвлеклась от своих мыслей Дежкина. — Взяла бы скребок какой-нибудь.

— Вполне логично. Но добрая тетенька поступила иначе. Она схватила с плиты кипящий чайник и плеснула на ступени кипятком! Вот и получилось — одна половинка задницы у муженька заморозилась, а другая покрылась ожоговыми пузырями. Пришлось вызывать «скорую»! Бедняга выписался из больницы только через неделю.

От всеобщего хохота затряслись оконные стекла. И в этот момент в дверь постучали.

— Бутылки под стол! — скомандовал Чубаристов. — Живо!

К счастью, подобная критическая ситуация случалась прежде не один раз, поэтому операция по заметанию следов прошла без паники.

— Кто там? — невинным голоском осведомилась Лина, когда последняя бутылка нашла свое пристанище под столом.

— Свои, — послышалось из-за двери. — Да не бойтесь вы, открывайте. Я это, Игорь.

— Слава тебе Господи, — суеверно перекрестился Беркович.

Едва Порогин вошел в кабинет, ему сразу же сунули в руку стакан и заставили выпить штрафную.

— Веселитесь? — окинул друзей печальным взглядом Игорь. — Ну-ну… — и залпом опрокинул в себя содержимое стакана.

— Стряслось чего? — спросил Чубаристов. — Стасюк сильно мозги загрузил?

— Да нет… Наоборот… Уговаривал к вам в прокуратуру перейти…

— Ур-ра! — закричал Левинсон. — Так хряпнем же по этому поводу!

— Ну и денек… — недовольно вздохнул Чубаристов. — Все разлетаются кто куда. Скоро, Клавка, мы с тобой одни останемся.

«Если б ты знал, что и я скоро улечу, — грустно подумала Клавдия. — Не зря Стасюк Игоря обхаживает».

— Поздравляю тебя, Игорек!.. — весело улыбалась Дежкина, отведя Порогина в сторонку. — Только… Не забывай, ладно?

— К чему эти слова, Клавдия Васильевна? — скуксился Игорь. — Сами же знаете, что никуда я от вас не уйду…

— Это еще почему?

— Не скажу…

— Игорек, я не понимаю… — растерянно заморгала влажными глазами Клавдия. — Объясни, пожалуйста…

— Ничего я не буду объяснять… Не уйду, и все тут…

На Москву давно уже опустились серые сумерки, а из горящего оконного квадрата на третьем этаже здания городской прокуратуры приглушенно доносилось нестройное и тоскливое: «Наша служба и опасна, и трудна… пара-па-та-дам… и на первый взгляд как будто не видна… пара-па-та-дам… если кто-то кое-где у нас порой… честно жить не хочет…»

«Ничего, — думала Клавдия, подтягивая в общем хоре, — жизнь еще не закончилась. И дело мое людям нужно. И Лину я утешу. И Игорька образумлю. И с Чубаристовым разберемся. Хорошим людям должно хоть когда-нибудь повезти…»

…Прокурор говорил плохо. В зале скучали. Судья внимательно следила за проснувшейся мухой, которая бестолково билась в дребезжащее стекло.