Евгения Михайлова - Разрушительная красота (сборник)

— В чем дело, гражданка? — спросил у Яны широкий мент. — По какому праву вы находитесь в месте санкционированных судом действий?

— Я по какому праву? Я?! Я — сестра Раи. Я пришла к своим. А ты что здесь делаешь, страж порядка? Это чужая частная собственность, это чужая жизнь. Это чужие документы. Все чужое для тебя здесь, от этого порога.

— Ясно. Убери эту психопатку, — отдал он распоряжение какому-то холую. — Сейчас начнет вопить про конституцию. Это теперь у всех припадочных от зубов отскакивает.

И кто-то Яну потащил. И этот кто-то был в тысячу раз сильнее. А все вместе — они были в миллионы раз сильнее. И они ее толкали и хотели выбросить, как вещь. А она ценность Максима, а не вещь! Она — человек. Она — Рая. Она — Влада. Она — жизнь.

И они не могли ее взять все вместе. Она ускользала, она вырывалась и падала под их ботинки, и их руки оставляли на ее теле кровавые следы. Наверное, и на лице.

— Ты что творишь, бешеная баба? — спросил широкий мент. — Я же тебя пристрелю за неповиновение властям, и мне ничего не будет, поняла?

Яна спокойно встала.

— Именно это и требуется, придурок. Ты здесь только для грабежа, а совершишь убийство. На это у тебя лицензии нет. Потом на мне найдут следы истязаний. А это двести восемьдесят восьмая, часть третья. И президент потребовал внести поправку, согласно которой принадлежность к государственной службе — отягчающее обстоятельство. Загремите лет на десять минимум. Мой муж — юрист, он постарается, чтобы это было максимумом. Его и зовут Максим. Фамилию вы наверняка знаете, я ее просто не назову для интриги.

В тупой, застывшей паузе вдруг раздались четкие такие, человеческие шаги. Яна сквозь слезы узнала соседа, Сергея Кольцова, он частный детектив.

— Мне сообщили, что тут семь человек не справляются с больной женщиной и ее ребенком. Ба! Тут еще одна женщина, да в таком истерзанном виде. Яна, в объектив, пожалуйста, хорошо смотритесь на фоне этих господ. — И Сергей сделал снимки.

— Что происходит? — спросил широкий мент. — Почему его пустили?

— У него корочки генпрокуратуры, — сказал тот, который охранял дверь Раи. — В каком-то резерве. И еще корочка частного сыщика. Это, Петя, звон на весь свет. Лично я ухожу. Позировать не подписывался. У меня тоже есть дети.

— Без звона в нашем деле никак, — доброжелательно объяснил Сергей. — Этот звон у нас песней зовется. На спор: завтра пойдет гулять по свету петиция с миллионом подписей. И вашими фамилиями, само собой. А фото этой красивой девушки, которую вы еще больше украсили, потрясет воображение самых безмозглых. Будут проблемы — обращайтесь, у нас есть места дворников. А пока прошу оставаться на месте. Сюда едет наряд полковника Земцова. По факту насильственных действий и возможного покушения на убийство Яны Кузнецовой. Пушку ты, который на моих глазах в Яну целился, продолжай держать в руках. Хотя ты уже в кадре, собственно.

Дальше все как-то расплывалось в слезах, хотя Яна не плакала. Просто слезы все размывали, чтобы не было так четко. Она умирала от этой резкости.

Приехал наряд полковника Земцова, был какой-то серьезный разговор, она не могла вникнуть, но Раиных врагов уже опрашивали как виновных. Как взятых на месте преступления. В ответ на их бумагу Земцов предъявил явно более актуальную. Они, эти враги, уходили, оставив на полу документы Раи и Влады.

Рая провела руками по лицу, потом подняла их к небу, как будто снимая прилипшую грязь и омывая себя ливнем, которого она уже не увидит. А Влада улыбалась. Девочка подумала, что все наладится. Раз их спасли от врагов, значит, мама не умрет.

Сергей сказал Раисе свое коронное:

— Честь имею. Все будет хорошо.

Раиса ответила:

— Ты имеешь честь, сынок.

Они были одного возраста, наверное. Просто Рая была уже по другую сторону жизни. Оттуда все кажутся детьми. Своими детьми, наверное.

Яну целовал, обнимал, уносил домой Максим. Он ее ругал, как обычно.

— Я вернулся. Не мог работать. Услышал штормовое предупреждение, почему-то показалось, что ты натворишь глупостей. Так и случилось. Хорошо, что друг Серега все знает. Он мне позвонил, когда я был уже на подъезде. Дура ты моя дура, разлюбимая, прежеланная. Они ведь на самом деле могли тебя убить, искалечить, изнасиловать. У меня дела о том, как коллекторы насилуют и калечат должниц. Как ребенка подожгли за шестьсот долларов долга. А теперь давай я как следует в спокойной обстановке запечатлею твои боевые ранения. Потом съездим к врачу, все оформим как полагается. Делом Раи я займусь завтра. Твое будет хорошим отягчающим обстоятельством. Я бы сказал, сильно отягчающим.

Яна позировала со всеми своими лохмотьями, которые с утра были красивым платьем, со всеми синяками и кровоподтеками. Убедилась еще раз в том, что она Максу хороша и желанна в любом виде. Он это доказал до того, как они вышли из квартиры, чтобы ехать к врачу. Потом они ее отмывали, лечили, Максим готовил ей еду, кормил с ложечки и поил красным вином. Они вместе торопили солнце спрятаться. Они уходили в свою теплую и страстную, жадную ночь.

— Ты уверен, что все получится с квартирой Раи?

— На сто процентов. Не заглядывай только с утра в Интернет. Не только потому, что там может быть предупреждение о грядущем землетрясении, но и потому, что там будут твои снимки в растерзанном виде. Не пугайся. Ты очень здорово получилась. Не вздумай отвечать на звонки. Тебе начнут звонить параноики и сексуальные маньяки. Кстати, сумка с твоим телефоном и деньгами лежит в прихожей. Лихая и безмятежная ты женщина. Моя.

Утром он прошептал в ее спящие и неспящие ресницы.

— Банк извинился перед Раисой. Решение будет отменено. Они даже обещали вернуть ей расходы на суды. Но это ничего не значит. Мы еще не победили. Ответить должны все. Защитить Владу и бабушку мы тоже сумеем. Только не открывай глаза. Только продолжай спать, пока я тебя не разбужу.

И Яна послушно лежала с закрытыми глазами, пока Максим не захлопнул входную дверь. Потом встала, обнаженная, переступила через тряпку, бывшую вчера шелковым синим платьем, открыла дверь балкона. Ливень стоял стеной. Очень захотелось посмотреть прогноз погоды, проверить версию Максима насчет грядущего землетрясения, но он не велел включать Интернет. Яна взяла свой айфон и расхохоталась. Там было написано, что сейчас «ясно и солнечно».

— Ну, елки. «Вы Фсе врети», — закружилась в ритме тарантеллы Яна.

Открыла шкаф, выбрала тонкое красное платье, не стала даже укладывать руками локоны. Сейчас они начнут тонуть и скользить по ее лицу, поить ее влагой и утолять ее страсть. Она вышла на улицу в босоножках на каблуках, посмотрела на людей под зонтиками, в капюшонах и резиновых сапогах и сняла босоножки. Пошла, купая босые ноги в ласковых и пузырчатых лужах, а потом повесила новые босоножки на какой-то забор. И закинула руки за голову, глядя в эту воду, которая смыла небо и солнце.