Артур Конан Дойль - Самые знаменитые расследования Шерлока Холмса

– Ну, как будто не так уж много. Миссис Мейберли одурманили хлороформом, и дом был… А! Вот и она сама.

Наша вчерашняя добрая знакомая вошла в комнату, опираясь на плечо молоденькой служанки. Выглядела она очень бледной и больной.

– Вы дали мне хороший совет, мистер Холмс, – сказала она с грустной улыбкой. – Увы, я ему не последовала. Не хотела беспокоить мистера Сатро, вот и осталась без всякой защиты.

– Я услышал про это только сегодня утром, – объяснил юрист.

– Мистер Холмс посоветовал мне, чтобы я пригласила переночевать у меня кого-нибудь из друзей, а я пренебрегла его рекомендацией и поплатилась за это.

– У вас совершенно больной вид, – сказал Холмс. – Может быть, вам не по силам рассказать мне, что произошло.

– Все это тут, – вмешался инспектор, поглаживая пухлую записную книжку.

– Тем не менее, если миссис Мейберли не слишком…

– Рассказывать почти нечего. Без сомнения, мерзкая Сьюзен подготовила им доступ в дом. Видимо, он был им известен до последнего дюйма. Я лишь на мгновение осознала, что мне ко рту прижали пропитанную хлороформом тряпку, и понятия не имею, сколько времени пролежала в забытьи. Когда я очнулась, один мужчина стоял возле кровати, а другой, со свертком в руке, поднимался с пола среди вещей моего сына, частично распакованных и разбросанных вокруг. Прежде чем он успел сделать шаг, я вскочила и бросилась на него.

– Вы крайне рисковали, – сказал инспектор.

– Я повисла на нем, но он стряхнул меня, а второй, вероятно, оглушил меня, потому что я больше ничего не помню. Мэри, служанка, услышала шум и начала звать на помощь из окна. Появились полицейские, но негодяи уже скрылись.

– Что они взяли?

– Ну, не думаю, что пропало что-либо ценное. И уверена, что в багаже моего сына ничего сколько-нибудь дорогостоящего не было.

– И они не оставили никаких следов?

– Только лист бумаги, который я, возможно, вырвала у того, с которым схватилась. Он лежал смятый на полу, исписанный почерком моего сына.

– Из чего следует, что помощи от него никакой, – сказал инспектор. – Вот если бы его исписал грабитель…

– Бесспорно, – сказал Холмс. – Какой образчик несгибаемого здравого смысла! Любопытно поглядеть на этот листок.

Инспектор вынул из записной книжки сложенный вчетверо лист.

– Я ничего не пропускаю, даже самого пустячного, – объявил он самодовольно. – И вам рекомендую то же, мистер Холмс. Я извлек урок из своего двадцатипятилетнего опыта. Всегда есть шанс наткнуться на отпечаток пальца или еще на что-нибудь.

Холмс изучил листок.

– Какой вывод вы сделали, инспектор?

– Насколько могу судить, завершение какого-то необычного романа.

– Да, безусловно, это может оказаться концом крайне необычной истории, – сказал Холмс. – Вы заметили номер вверху страницы? Двести сорок пятая. Где остальные двести сорок четыре страницы?

– Ну, полагаю, у грабителей. Желаю им извлечь из них побольше пользы.

– Довольно странно вломиться в дом ради такой добычи. Это вам ничего не подсказывает, инспектор?

– Да, сэр, подсказывает, что в спешке канальи просто хватали, что под руку попадало. Желаю им всего наилучшего с такой редкостью.

– Почему они копались в вещах моего сына? – спросила миссис Мейберли.

– Ну, не найдя ничего ценного внизу, они попытали удачу наверху. Вот как я это толкую. А ваше мнение, мистер Холмс?

– Мне надо это обдумать, инспектор. Отойдемте-ка к окну, Ватсон. – Когда мы встали там рядом, он прочел вслух написанное на листке. Начинался отрывок с середины фразы и содержал следующее:

«…обливалось кровью из порезов и ссадин от ударов, но это не шло ни в какое сравнение с тем, как обливалось кровью его сердце, когда он смотрел на ее прелестное лицо – лицо, ради которого готов был пожертвовать жизнью. Она глядела на его агонию, на его унижение и улыбалась. Да, Бог свидетель, она улыбалась, как бессердечная дьяволица, пока он смотрел на нее, распростертый на земле. Это был миг, когда любовь умирает и рождается ненависть. Человек должен жить ради чего-то. Если не ради ваших объятий, сударыня, то ради полного вашего разоблачения и осуществления сполна моей мести».

– Странная грамматика, – сказал Холмс с улыбкой, возвращая листок инспектору. – Вы заметили, как «он» внезапно сочетается с «моей»? Писавший был так поглощен своей собственной историей, что в момент кульминации вообразил себя героем происходящего.

– Да, довольно жалкая писанина, – отозвался инспектор, вкладывая листок в записную книжку. – Как, вы уже уходите, мистер Холмс?

– Не думаю, что я смогу сделать что-то еще, раз дело в таких умелых руках. Кстати, миссис Мейберли, вы, кажется, говорили о своем желании попутешествовать?

– Это всегда было моей мечтой, мистер Холмс.

– Но куда вам хотелось бы поехать? В Каир? На Мадейру? На Ривьеру?

– Ах, будь у меня деньги, я отправилась бы в кругосветное путешествие.

– Да-да. В кругосветное. Ну, всего хорошего. Вечером я, возможно, пришлю вам весточку.

Когда мы проходили мимо окна, я увидел в отражении, как инспектор улыбнулся и покачал головой. «Эти умники всегда чуть помешаны», – прочел я в улыбке инспектора.

– А теперь, Ватсон, последний этап нашего маленького путешествия, – сказал Холмс, когда мы вновь окунулись в рев Центрального Лондона. – Думаю, следует покончить с этим делом немедленно, и лучше, если вы будете со мной – всегда безопаснее запастись свидетелем, беседуя с такой дамой, как Изадора Клейн.

Мы взяли кеб и быстро ехали в сторону Гросвенор-Сквер. Холмс было погрузился в размышления, но внезапно очнулся.

– Полагаю, Ватсон, вы уже все ясно видите?

– Нет, не могу это утверждать. Я понял только, что мы едем к даме, стоящей за всеми этими неурядицами.

– Совершенно верно! Но имя Изадоры Клейн ничего вам не говорит? Она, разумеется, знаменитая красавица. Еще не было женщины, равной ей. Чистокровная испанка с подлинной кровью воинственных конквистадоров в жилах, и ее предки из поколения в поколение управляли Пернамбуко. Она вышла замуж за Клейна, дряхлого немецкого сахарного короля, и незамедлительно оказалась богатейшей, а не только прелестнейшей вдовой на земле. Затем последовала интерлюдия приключений, когда она ублажала собственные вкусы. Она сменила несколько любовников, и Дуглас Мейберли, столь яркая фигура в Лондоне, был одним из них. Для него, по всем отзывам, это стало не просто любовным приключением. Он был не светским мотыльком, но сильным гордым человеком, который отдавал все и ждал всего. А она была belle dame sans merci [22].

Она удовлетворяет свой каприз, и конец, а если второй участник не смиряется с ее словом, она знает, как его убедить.

– Так это была его собственная история?