Артур Конан Дойль - Самые знаменитые расследования Шерлока Холмса

И действительно, теперь мы видели ее не в профиль, но со спины.

Три года, бесспорно, не смягчили его характер или раздражение, которое у него вызывали интеллекты не столь острые, как его собственный.

– Конечно, задвигалась, – сказал он. – Неужто я такой тупица, Ватсон, что установил бы явный манекен в чаянии, что некоторые из хитрейших людей в Европе будут введены им в заблуждение? Мы пробыли в этой комнате два часа, и миссис Хадсон восемь раз чуть изменяла позу фигуры, то есть один раз каждые четверть часа. Она приближается к манекену так, чтобы ее тень не падала на штору… А! – Он с всхлипом втянул воздух в легкие.

В мутном свете я увидел, как он наклонился вперед в напряженнейшем внимании. Улица снаружи была абсолютно безлюдной. Те двое, возможно, все еще прятались в подъезде, но я их больше не различал. Все было погружено в безмолвие и мрак, кроме этого яркого желтого экрана перед нами с черным силуэтом в его центре. Вновь в полной тишине я различил слабый пронзительный посвист, свидетельство величайшего подавляемого возбуждения. Мгновение спустя Холмс увлек меня в темный угол комнаты, и я почувствовал на своих губах его предостерегающую ладонь. Стискивавшие меня пальцы подрагивали. Никогда еще я не знавал моего друга в таком неистовом волнении, однако безлюдность темной улицы перед нами не нарушало ни единое движение.

Внезапно я уловил звуки, которые уже различил более острый слух Холмса. Тихий, крадущийся шорох донесся не со стороны Бейкер-стрит, но из глубины дома, в котором мы притаились. Открылась и закрылась дверь. Секунду спустя по коридору прошуршали крадущиеся шаги – шаги, которые старались сделать бесшумными, но которые отдавались эхом в пустом доме. Холмс прижался к стене, как и я. Мои пальцы стиснули рукоятку пистолета. Прищурившись в темноту, я различил смутный абрис мужчины, чуть чернее черноты открывшейся двери. На секунду он замер, затем, пригнувшись, полный угроз, проскользнул в комнату. Он был в трех ярдах от нас, этот зловещий силуэт, и я весь подобрался, чтобы парировать его прыжок, но тут же сообразил, что он понятия не имеет о нашем присутствии здесь. Он прошел вплотную к нам, прокрался к окну и очень осторожно и бесшумно открыл его, подняв раму на полфута. Когда он нагнулся над подоконником, свет улицы, более не затеняемый пыльным стеклом, упал на его лицо. Он, казалось, был вне себя от возбуждения. Его глаза сверкали, как звезды, а лицо искажала судорога. Он выглядел пожилым, с тонким изогнутым носом, высоким лысым лбом и густыми седыми усами. Сдвинутый на затылок цилиндр, манишка смокинга, белеющая под расстегнутым пальто. Худое смуглое лицо, рассеченное глубокими жестокими морщинами. В руке он держал что-то вроде палки, но, когда он положил ее на пол, она металлически лязгнула. Затем из кармана пальто он извлек объемистый предмет и начал что-то с ним проделывать, пока не раздался громкий резкий щелчок, будто пружина или задвижка встала на место. Все еще на коленях, он наклонился вперед и всем весом с силой налег на какой-то рычаг, после чего раздался длинный жужжащий скрежещущий звук, вновь завершившийся громким щелчком. Тогда он выпрямился, и я увидел у него в руке что-то вроде ружья, но со странным уродливым прикладом. Он открыл затвор, вложил в него что-то и защелкнул его. Затем, пригнувшись, положил конец ствола на подоконник под открытой рамой, и я увидел, как его длинные усы упали на приклад, а вглядывающийся в прицел глаз блеснул. Я услышал легкий вздох удовлетворения, когда он прижал приклад к плечу, и увидел, что замечательная мишень, черный человек на желтом фоне, находится точно на линии прицела. Мгновение он застыл в неподвижности. Затем его палец на спусковом крючке напрягся. Раздалось странное громкое жужжание и долгий серебристый звон бьющегося стекла. И тут же Холмс, тигром прыгнув на спину стрелка, повалил его ничком на пол. Однако он сразу вскочил и с судорожной силой сжал горло Холмса. Тут я ударил его по голове рукояткой моего револьвера, и он вновь рухнул на пол. Я упал на него и держал, а мой товарищ пронзительно свистнул в свисток. Раздался топот бегущих по тротуару ног, и через парадную дверь в комнату ворвались двое полицейских в форме во главе с детективом в штатском.

– Это вы, Лестрейд? – спросил Холмс.

– Да, мистер Холмс. Взял работу на себя. Приятно снова видеть вас в Лондоне, сэр.

– Я подумал, что вам не помешает некоторая неофициальная помощь. Три нераскрытых убийства за год – это чересчур, Лестрейд. Однако с «Тайной Моулси» вы справились без вашей обычной… то есть вы справились с ней очень неплохо.

Тут мы все поднялись на ноги. Наш пленник тяжело дышал между двумя могучими констеблями. А на улице уже начали скапливаться кучки зевак. Холмс шагнул к окну, закрыл его и опустил штору. Лестрейд достал и зажег две свечи, а полицейские открыли свои фонари. Наконец я смог как следует разглядеть нашего пленника.

На редкость мужественное и все же зловещее, отталкивающее лицо было повернуто к нам. Вверху лоб философа – и подбородок сластолюбца внизу. Наверное, он вступил в жизнь, наделенный большими способностями для добра или зла. Но невозможно было взглянуть на его жестокие голубые глаза с набрякшими циничными веками или на свирепо торчащий агрессивный нос, на угрожающий, изрезанный морщинами лоб и не узнать предостерегающие сигналы Природы. Он не обращал внимания ни на кого из нас, его глаза были прикованы к лицу Холмса с выражением, в котором равно смешивались ненависть и изумление.

– Дьявол! – бормотал он. – Умный, умный дьявол!

– А, полковник! – сказал Холмс, расправляя свой смятый воротник. – «Пути кончаются встречей влюбленных», как говорится в старинной пьесе. Я не думал, что буду иметь удовольствие вновь увидеть вас, после того как вы одарили меня этими знаками внимания, пока я лежал в нише над Рейхенбахским водопадом.

Полковник все еще смотрел на моего друга, будто в трансе. «Хитрый, хитрый дьявол!» – только и мог он повторять.

– Но я же еще не представил вас, – сказал Холмс. – Это, джентльмены, полковник Себастьян Моран, прежде служивший в Индийской армии ее величества, и самый меткий охотник на крупную дичь, какого только видела наша Восточная империя. По-моему, я не ошибусь, полковник, если скажу, что никто еще не превзошел вас по числу убитых тигров?

Снедаемый яростью старик ничего не сказал и только с ненавистью глядел на моего товарища; его свирепые глаза и торчащие усы придавали ему поразительное сходство как раз с тигром.

– Меня удивляет, как моя простенькая уловка могла обмануть такого опытного шикари, – сказал Холмс. – Она же должна быть вам хорошо знакома. Разве вы никогда не привязывали под деревом козленка, растянувшись на суку над ним с ружьем, ожидая, чтобы ваша приманка привлекла тигра? Пустой дом – вот мое дерево, а вы – мой тигр. Вполне возможно, что у вас в резерве были другие стрелки на случай, если козленок подманит несколько тигров или, против всякой вероятности, вы промахнулись бы. И это, – он указал на нас, – мои резервные стрелки. Параллель абсолютно точная.