Эллери Куин - Тайна американского пистолета. Дом на полпути

Второй, ни капли не походивший на него, был, однако, не менее колоритен в своей непохожести. Это был высокий букаро, худой, словно сосна, и слегка согнутый, будто дерево от сильного ветра. Он казался древним и не менее выносливым, чем холмы Невады; белые космы на голове, темно-коричневое лицо и весь его облик свидетельствовали о длительной жизни на свежем воздухе и нестареющей силе. В лице старого букаро не было ничего выдающегося; но все вместе составляло эпическую фигуру, походившую на старинную статую, тускло маячившую в тумане веков. У него были большие темные веки, имеющие обыкновение опускаться, оставляя лишь узкие щелки, сквозь которые, не мигая, пристально глядели холодные, бесцветные глаза. Этот пришелец из другого мира был совершенно неожиданно облачен в самую затрапезную одежду восточного жителя.

Старина Бак Хорн! Продукт бескрайных равнин и Голливуда — да, Голливуда, который, подобно Молоху, заглатывает все; не менее дорогой сердцу современных американских мальчишек, чем легендарный букаро Буффало Билл, вызывавший восхищение ушедшего поколения. Это был человек, реанимировавший Дикий Запад. Не Запад Фордов, тракторов и бензоколонок, а Запад «70-х», тяжелых «шестизарядников», Джеймса Бойса, Билли Кида, конокрадов, пьяных индейцев, похитителей чужого скота, салунов, дощатых настилов, бравых шерифов и битв за пастбища. Бак Хорн достиг этого чуда воскрешения с помощью кино; будучи сам подлинным реликтом, он оставался в достаточной степени романтиком, чтобы воспользоваться серебристым экраном для оживления прошлого. И вряд ли нашелся бы парень с горячей кровью, который не замирал бы в детстве от восторга при виде лихо скачущего Бака Хорна с ружьем и лассо на мерцающей киноленте, обошедшей все экраны страны.

Две капли цвета. Однорукий Вуди и старина Бак Хорн. Но колесо еще не пришло в движение.

Однорукий Вуди передвинул кривые ноги и приблизил длинное, острое лицо к темной физиономии Хорна.

— Бак, ты паршивый, старый полукровка, тебе вместе с другими пора убираться обратно к дятлам, — растягивая слова, проговорил он.

Бак Хорн промолчал.

— Бедный старина Бак, — хмыкнул Вуди, и его левый обрубок слегка качнулся. — Убирался бы ты подобру-поздорову.

— Что ты хочешь этим сказать? — холодно спросил Хорн.

Глаза однорукого вспыхнули, его правая рука ухватилась за украшенный медными заклепками конец ремня.

— Черт бы тя побрал, ты приперся без приглашения!

Жеребец заржал, но никто из мужчин не повернул голову. Затем с губ высокого букаро полился медленный поток слов. Все пять пальцев Вуди задергались, рот его злобно скривился. Затем мускулы его правой руки рванулись вверх, и пожилой ковбой согнулся.

— Бак!

Мужчины мгновенно выпрямились, словно две марионетки, которых дернули за веревочки, и одинаково резким движением повернули голову. Рука Вуди упала вниз.

В дверях конюшни стояла Кит Хорн и пристально смотрела на них. Девчонка Бака! Она была сиротой, и в ее жилах было его смешанной крови, но это он вырастил девочку, и его собственная жена вскормила ее у своей пышной груди. Жена ушла, но Кит осталась.

Она была высокой, почти такой же высокой, как Бак, загорелой и гибкой, словно дикая кобылка. Глаза у нее были серо-голубыми, ее изящные маленькие ноздри слегка раздувались. Одета она была по моде: платье — самый последний писк Нью-Йорка, а изысканная шляпка — с Пятой авеню.

— Бак, как тебе не стыдно. Ссориться с Вуди!

Вуди нахмурился, затем улыбнулся, потом снова нахмурился, резко дернув вниз край ковбойской шляпы. На нелепых, кривых ногах он отошел от них; и хотя его губы шевелились, с них больше не слетело ни звука. Через мгновение он вообще исчез за кузницей.

— Вуди говорит, что я стар, — проворчал Бак Хорн.

Кит взяла его жесткие, темные руки в свои.

— Не обращай внимания, Бак.

— Черт бы его побрал! Не хотел же он сказать мне…

— Не обращай внимания, Бак.

Он неожиданно улыбнулся и обнял ее за талию.

Кит Хорн была известна нынешнему молодому поколению не меньше, чем ее знаменитый приемный отец — предшествующему. Выросшая на ранчо вместе с лошадьми и ковбоями в качестве друзей по играм, длинным охотничьим ножом вместо детского зубного кольца, на бескрайних холмистых просторах, заменивших ей игровую площадку, и имея приемным отцом кинозвезду, она вызывала острый интерес у голливудских репортеров, которые сумели окутать ее образ блестящей мишурой и самыми невероятными легендами. У продюсера Бака возникла идея: Бак постарел, так почему бы Кит, походившей характером больше на мужчину, чем на женщину, однако женщину в большей степени, чем Цирцея, не занять его место в кино? Это случилось девять лет назад, когда она была еще шестнадцатилетней девчонкой-сорванцом с прямой спиной. Подростки были от нее без ума. Кит умела скакать верхом, стрелять, кидать лассо, ругаться; а поскольку на экране непременно полагалось быть и герою, научилась целоваться и обниматься. Она стала Кит Хорн, знаменитой кинозвездой, девушкой-ковбоем. Картины с ее участием имели огромный успех, в то время как Бак потихоньку предавался забвению.

Они вышли из конюшни и, поднявшись по пандусу, дошли по бетонному коридору до просторного помещения, в котором находились артистические уборные. На одной из дверей красовалась металлическая звезда; Бак толчком ее распахнул.

— Звезда! — буркнул он. — Входи, Кит, и закрой за собой дверь. О, я должен терпеть наглость этого конокрада! Садись, говорю тебе.

Он плюхнулся на стул, словно сердитый подросток, нахмурившись, сжимая и разжимая загорелые руки. Кит любовно взъерошила его седые волосы и улыбнулась; но в глубине ее серо-голубых глаз вспыхнуло беспокойство.

— Ва-у, — ласково протянула она. — Ты вспылил, Бак. Возьми себя в руки. Но не кажется ли тебе, что все эти — не огрызайся, старый кугуар! — волнения слишком утомительны для тебя?

— Перестань говорить как круглая дурочка, Кит!

— Ты уверен?..

— Заткнись, Кит. Я в полном порядке.

— Скажи, старый чертяка, тебя осматривал врач родео?

— Сегодня. Сказал, что я в норме.

Кит вытащила длинную спичку из кармана его куртки, привычно чиркнула ею по спинке стула и поднесла огонь к концу тонкой цигарки, которую он скручивал.

— Тебе шестьдесят пять.

Бак с усмешкой покосился на нее сквозь пахучий дым:

— Хочешь сказать, что я вышел в расход? Послушай, Кит, хоть я и не снимался в кино уже три года…

— Девять, — ласково поправила его Кит.

— Три, — повторил Бак. — Я сделал национальный проект, разве нет? Ну так вот, я не менее резв, чем прежде. Пощупай эти мускулы! — Он согнул правую руку, и Кит послушно нажала на бицепсы. Они были твердыми как камень. — Черт, из-за чего весь этот сыр-бор? Немного скачек, немного стрельбы, несколько трюков с лассо — ты же знаешь, как я поддерживал форму на ранчо последние девять-десять лет. Выступить на этом шумном сборище Дикого Билла не сложнее, чем поставить клеймо на стреноженном бычке. Это выступление возродит меня, я получу хороший контракт.