Грант Аллен - Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив

— Какие именно? — Я постаралась, чтобы вопрос прозвучал исключительно с профессиональной интонацией, без эмоций.

— Она думает, что я сошел с ума, — произнес хозяин с нервным смешком.

— Что ж, это один из самых обычных симптомов. Что-нибудь еще?

— Нет, но этого достаточно. Моя жена… видите ли, в последнее время она не вполне воспринимает реальность. Не видит того, что реально есть, происходит вокруг нее. Не слышит некоторых звуков. Не чует запахов. Кстати, раз уж об этом зашла речь… Перед тем как вы постучали в нашу дверь — вам, случайно, не показалось, что откуда-то неподалеку доносится гул автомобильного двигателя?

— Это было авто, на котором я приехала. Меня никто не встретил на станции, но там оказалась одна леди из этих мест, и она…

Тут я заметила, что он меня не слушает. Взгляд мистер Элдриджа был устремлен на его жену, как раз входившую в комнату с кувшином в одной руке и подсвечником в другой.

Хозяева подошли друг к другу и коротко переговорили о чем-то. Очень тихо — так, что я смогла расслышать только одну фразу: «…она села в настоящий автомобиль».

Оставалось только предположить, что в этой сельской глуши автомобиль до сих пор считается диковинкой.

Тут и вправду были проблемы с новшествами цивилизации. Мою телеграмму, между прочим, доставили только на следующий день.

Дом моих хозяев был не просто загородной усадьбой, но и центром фермерских владений — когда-то явно процветающих, однако теперь, даже на мой неопытный взгляд, до странности заброшенных. Время для таких наблюдений у меня имелось: собственно, проблема была скорее с моими профессиональными обязанностями. По сути они сводились к тому, чтобы быть компаньонкой миссис Элдридж в ее домашних хлопотах и сидеть рядом, поддерживая ничего не значащий разговор, когда она мирно вышивала в гостиной. Но после нескольких дней такой пасторальной жизни я начала замечать кое-что необычное.

Судя по всему, супруги Элдридж очень любили друг друга — но эта любовь была явственно окрашена скорбью, общим чувством горькой утраты. При этом хозяйка усадьбы, которую я имела возможность наблюдать ближе, совершенно не проявляла никаких признаков помешательства — из-за чего у меня поневоле возникали сомнения именно насчет хозяина. Поутру оба они пребывали в хорошем настроении, но к середине дня оно уступало место подавленности, а после вечернего чая, уже в сумерках, супружеская чета неизменно уходила на прогулку по тропе через холмы к недалекому морю. Но эта прогулка не приносила им успокоения: женщина, вернувшись, часто плакала у себя в спальне, а он надолго запирался в своем маленьком кабинете. Как-то раз мистер Элдридж позвонил в контору, принимающую вещи на хранение, и передал вскоре прибывшему оттуда курьеру кое-что из своего кабинета: я заметила, что это в основном было охотничье снаряжение — ружья, патроны…

Однако даже важнее, чем все эти подробности, была неуловимая атмосфера страха и отчаяния, совершенно противоречащая «внешней» жизни усадьбы, такой мирной и размеренной. Я не знала, что и думать. В конце концов, мне часто приходилось иметь дело с людьми в беде, с семьями, чья жизнь омрачена тяжелой болезнью или потерей близких. Но здесь было не то. Или, во всяком случае, не только то.

А еще скажу: мне было очень жаль моих хозяев, так трогательно поддерживавших друг друга в своей неведомой беде, а ко мне относившихся как к дорогой гостье. Но я совершенно не знала, чем им помочь. Возможно, девушка из фермерской семьи сумела бы нащупать этот путь интуитивно, однако мне, уроженке Лондона, не помогал ни личный опыт, ни медицинские знания.

— Думаю, мне лучше уехать, — как-то раз сказала я миссис Элдридж. — Мне нечего здесь делать. Вы совершенно здоровы.

— Я? — грустно улыбнулась она.

— Вы оба совершенно здоровы. Так что с моей стороны просто непорядочно жить в вашем доме, получать за это деньги — и ничего не делать для вас.

— Но вы делаете, — возразила хозяйка, — вы даже не можете представить, как много делаете для нас, дорогая… О, не оставляйте нас, пожалуйста!

На некоторое время между нами повисло молчание.

— У нас была дочь, — не глядя на меня, сказала женщина. И несколько бессвязно продолжила: — А он так и не вернулся.

— Н-не вернулся?

— Я хочу сказать… Мой муж сейчас не совсем здесь.

— Вы имеете в виду… О, миссис Элдридж, пожалуйста, расскажите мне все — может быть, я все-таки сумею помочь! — В эту минуту я не сомневалась, что из них двоих в помощи нуждается именно ее супруг.

— Он видит то, чего на самом деле нет, — объяснила женщина. — Слышит звуки, которых нет. И ощущает запахи, которых нет в действительности.

Я вспомнила разговор с мистером Элдриджем в ночь моего прибытия — и снова заколебалась.

— Как давно это началось?

— Сразу же после смерти нашей Бесси. В день ее похорон. Ее сшиб автомобиль, нам сказали — это был несчастный случай… на Брайтонском шоссе… Автомобиль темно-лилейного цвета, его успели рассмотреть многие. Темные лилии — ведь траурные букеты из них возлагали на гроб королевы Виктории… Моя бедная девочка, ее сопровождал королевский траур. Но ведь это обычный цвет для автомобиля, ведь так? Многие из них окрашены похоже: фиолетовый тон, сиреневый, фиалковый… вот и лилейный… Ничего особенного, правда?

Я в замешательстве молчала. Разумеется, в этих словах мог быть оттенок безумия — но ведь могло быть и просто материнское горе, лишающее возможности связно излагать мысль. Должно быть, какие-то сомнения все же проступили на моем лице, потому что миссис Элдридж вдруг поднялась и, пробормотав: «Нет, вам не нужно знать больше», вышла прочь из комнаты.

После этого она избегала надолго оставаться со мной наедине, так что снова поговорить у нас не получилось. Впрочем, узнать что-либо у ее супруга тоже не удалось.

Кое-что мне стало известно через несколько месяцев, уже весной, в пору цветения дрока. Я одно время подумывала о том, не постараться ли украдкой сопроводить мистера и миссис Элдридж во время их вечерних прогулок — но потом устыдилась этой мысли, решив, что мной, возможно, руководит скорее обычное женское любопытство, чем долг сестры милосердия, стремящейся лучше понять болезнь пациента. Так что наша встреча действительно была случайной. Купив в деревенской лавке немного шелковых ниток для вышивки, я решила пройтись вдоль берега (совсем недалеко от Чарлстауна начинается морское побережье: та самая знаменитая линия окаймляющих Англию меловых скал, омываемых вечным прибоем Ла-Манша) — и задержалась, очарованная пиршеством закатных красок, вечерним пением птиц и ароматом цветущих зарослей. Как-то незаметно дорога вывела меня на самый край мелового обрыва. Сориентировавшись, я повернула назад — и почти сразу услышала голоса. Говорили двое, мужчина и женщина. Они были от меня всего в дюжине ярдов, но сумерки уже сгустились и мы оставались невидимы друг для друга.