Грант Аллен - Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив

Том уступил, но очень неохотно. Потом он только и делал, что говорил о своем плане и жалел о нем. Видите, какое у него доброе сердце: сначала он твердо решил устроить гражданскую войну, да еще и думал подготовиться к ней с размахом, а потом все планы отбросил в сторону, чтобы угодить какому-то негру. Мало кто из ребят на такое бы решился. Но Том, он такой: уж если ему кто понравится, он для этого человека на все готов. Да, Том Сойер на моей памяти совершил немало благородных поступков, но, пожалуй, самый благородный — когда он отменил гражданскую войну, то есть отдал контрприказ. Да, так он и сказал! Ну и слово! Ему-то выговорить — пара пустяков, а у меня от таких слов язык отваливается. Он уже все приготовил и собирался выставить целый миллиард солдат, ни больше ни меньше, а еще военное снаряжение — не знаю, что это за штука, наверное, духовые оркестры. Я-то знаю Тома Сойера: уж если он станет готовиться к войне и в спешке что-нибудь позабудет, то уж точно не духовые оркестры. Но он отказался от гражданской войны, и это один из лучших его поступков. А ведь мог бы запросто ее устроить — стоило ему только захотеть. И где тут справедливость, что вся слава досталась Гарриет Бичер-Стоу и прочим подражателям, как будто они начали войну, а о Томе Сойере — ни словца, сколько ни ройся в книжках по истории, но ведь он-то был первый, кто дотумкал ее устроить, — за много-много лет до всех остальных. И все-то он придумал сам, и уж куда лучше, чем они, и стоило бы это в сорок раз дороже, и, если бы не Джим, он бы всех опередил и вся слава была бы его. Я это точно знаю, потому что был там и хоть сейчас покажу то самое местечко на острове Джексона — на песчаной косе у мелководья. И где же памятник Тому Сойеру, хотел бы я знать? Нет его, да и навряд когда будет. Вот так всегда: один что-то сделает, а другому за это памятник ставят.

Ну ладно, я его спрашиваю:

— И какой твой следующий план, Том?

А он отвечает, что хорошо бы устроить революцию. Джим облизнулся и говорит:

— Слово-то какое длинное, масса Том, и красивое! Что такое революция?

— Ну, это когда из всех людей только девять десятых одобряют правительство, а остальным оно не нравится, и они в порыве патриотизма поднимают восстание и свергают его, а на его место ставят новое. Славы в революции — почти как в гражданской войне, а хлопот с ней меньше, если ты на правильной стороне, потому что не нужно столько людей. Вот почему революцию устраивать выгодно. Это каждый может.

— Слушай, Том, — говорю, — как может одна десятая людей свалить правительство, если все остальные против? Чушь какая-то. Не может такого быть.

— Еще как может! Много ты смыслишь в истории, Гек Финн! Да ты посмотри на французскую революцию и на нашу. Тут все понятно. И ту и другую начинала кучка людей. Ведь когда они начинают, то не думают: «А давайте-ка устроим революцию!» И только когда все закончится, понимают что это, оказывается, была революция. Наши ребята сначала хотели справедливых налогов, только и всего. А когда закончили, огляделись — оказалось, что свергли короля. И еще получили столько налогов, свободы — хоть отбавляй, даже не знали, что с этим делать. Вашингтон только в конце догадался, что это была революция, да и то не уразумел, когда именно она произошла, — а ведь был там с самого начала. То же и с Кромвелем, и с французами. С революцией всегда так: когда она начинается, ни у кого и в мыслях нет ее устраивать. А еще одна штука — что король всегда остается.

— Каждый раз?

— Конечно. Это и есть революция — свергаешь старого короля, а на его место ставишь нового.

— Том Сойер, — спрашиваю, — где же мы найдем короля, чтобы его свергать? У нас ведь нет короля.

— А нам никого и не надо свергать, Гек Финн. Наоборот надо его посадить на трон.

Он сказал, что на революцию уйдут все летние каникулы, и я был согласен. Но тут Джим говорит:

— Масса Том, мне это не по душе. Я ничего не имел против королей, пока не провозился с тем королем все прошлое лето. С меня довольно. Вот ведь был паршивец, правда, Гек? Хуже не бывает — не просыхал, да еще на пару с герцогом чуть не ограбил мисс Мэри и Заячью Губу. Нет уж с меня хватит. Не хочу больше связываться с королями.

Том сказал, что это был ненастоящий король и по нему нельзя судить обо всех остальных. Но как он ни пытался убедить Джима — все без толку. Джим, он такой — уж если что-то решил, значит, раз и навсегда. Он сказал, что с революцией забот и хлопот не оберешься, а когда закончим, обязательно появится наш старый король и все испортит. Это уже было похоже на правду, и мне сделалось не по себе. Я подумал: а не слишком ли мы рискуем? — и перешел на сторону Джима. Жалко было снова огорчать Тома — ведь он так надеялся и радовался; но сейчас, когда вспоминаю, каждый раз думаю, что все к лучшему. Короли не по нашей части. Мы к ним не привыкли и не знаем, как сделать, чтобы король сидел тихо и был доволен. Да и жалованье они вроде бы никому не увеличивают, и за житье во дворце не платят. Сердце-то у них доброе, и бедных они жалеют, и благотворительными делами занимаются, и даже подаяние собирают — уж это я точно знаю; но им самим это ничего не стоит. Они просто делают вид, что экономят, только и всего. Если королю приспичит переправиться через реку, он возьмет десяток кораблей, не меньше, и не важно, что паром рядом. Но самая большая беда — их ни за что не утихомиришь. Вечно они беспокоятся, кому передать корону, а стоит это уладить — им еще что-нибудь подавай. И всегда норовят оттяпать чью-нибудь землю. Конгресс — одно сплошное наказание, да и то с ним лучше. По крайней мере, всегда знаешь, чего от него ожидать. И можно его поменять, когда захочешь. Новый наверняка будет хуже прежнего, зато хоть какая-то перемена, а с королем такое не пройдет.

Пришлось Тому отказаться от революции. Он и говорит: раз так, давайте поднимем восстание. Ну, мы с Джимом согласились, да сколько ни думали, не смогли придумать, из-за чего восставать. Том стал было нам объяснять, но без толку. Пришлось ему согласиться, что восстание — это ни то ни се, как головастик без хвоста. Обычный головастик — это просто бунт, когда хвост отвалится — это восстание, а когда и лапки отросли, и хвост отвалился — это уже революция. Погоревали немножко, но ничего не поделаешь, пришлось и эту затею оставить.

— Ну, — спрашиваю, — а дальше что?

Том и говорит, что у него в запасе остался еще один план, в чем-то даже самый лучший, потому что главное в нем — тайна. Во всех предыдущих главное — слава. Слава, конечно, штука важная и ценная, но для настоящего удовольствия тайна все-таки лучше. Не было нужды нам рассказывать, что Том Сойер любит тайны, — это мы и так знаем. Чего он только не сделает ради тайны! Такой уж уродился. Я и спрашиваю: