Марк Раабе - Надрез

– Что? – переспросил Буг. – А-а, эта . Да-да, знаю. Отличная документалка получилась. Я над этим работаю, она уже предложила мне новый фильм.

Лиз презрительно ухмыльнулась. Видимо, Буг говорил о ней. Около года назад ей удалось совершить маленькое чудо: она сняла трехсерийный документальный фильм о Викторе фон Браунсфельде, одном из богатейших людей страны, последние десятилетия избегавшем внимания прессы.

– Нет, в этом я должен вас разочаровать, – говорил тем временем Буг. – Постоянное место работы – это не в ее стиле, она просто не хочет. Предпочитает работать фрилансером.

«Неудивительно, придурок, – подумала Лиз. – С таким шефом работать…»

– Да-да. Я знаю, она хороша. Не волнуйтесь, я попытаюсь завлечь ее как-нибудь иначе.

Лиз подняла брови.

– Да, понятно. Тогда завтра увидимся и уладим формальности. Доброй ночи. – Буг повесил трубку и шумно вздохнул. – Вот сучка. Так он ее еще на «Carpe Noctem» [2]пригласит… Похоже, на славу ему отсосала, вот старик мозгами и тронулся…

Лиз и бровью не повела. Удар ниже пояса – как же это в духе Буга! Но что он имел в виду, говоря о «Carpe Noctem» ?

Со стороны писсуаров послышался громкий плеск, и Лиз представила, какое выражение приобретет лицо Буга, если она сейчас выйдет из кабинки и вежливо поздоровается.

Даже теперь, стоя на улице, при мысли об этом Лиз улыбается. Глубоко вздыхая, она еще раз прокручивает в голове телефонный разговор Буга и ловит себя на том, что уже пытается связать все это в единый сюжет. Не потому, что всерьез считает, будто сможет провести журналистское расследование, скорее по привычке – и из любопытства.

Лиз любопытна с самого детства. С точки зрения матери, любопытство пусть и было сугубо женским качеством, но Лиз интересовало что-то не то. Лиз была как ее волосы. Упрямой и непослушной. Ей не хватало красоты, чтобы стать моделью, элегантности для карьеры танцовщицы и сноровки в быту для того, чтобы удачно выйти замуж.

Когда Лиз было девять лет, ее отец, доктор Вальтер Андерс, прокурор федеральной земли Берлин, застукал дочку в своем кабинете. Лиз просматривала его материалы по уголовным преступлениям – из любопытства.

После этого за обедом девочка засыпала отца вопросами, но тот в ответ только смеялся. И не потому, что Лиз была еще маленькой. А потому, что она девочка. Лиз не нравилось быть девочкой. И когда за тем обедом отец все-таки что-то отвечал ей, он смотрел не на нее, а на ее брата Ральфа. Ральф был старше Лиз на четыре года, и отец всегда обращал внимание только на сына, что б ему неладно было!

Когда Ральф сдал выпускные экзамены в школе, отец подарил ему двухнедельную поездку в Нью-Йорк – и новенький «фольксваген». Он получил абитур со средним баллом 1,9 [3]– и должное вознаграждение.

Лиз получила абитур через три года после брата, и ее средний балл составлял 1,4.

Ей подарили набор косметики, и мать настояла на том, чтобы они вместе пошли выбирать платье на выпускной. Едва войдя в бутик, Лиз почувствовала, что здесь ей не место. Платье с открытыми плечами, которое выбрала мать, стоило 4299 марок и выглядело как наряд оперной дивы. Лиз возненавидела его с первого взгляда. Ей казалось, что в этом платье она выглядит как пугало, и изо всех сил сопротивлялась этой покупке, но мать все-таки забрала платье домой.

Утром перед выпускным Лиз проснулась от боли внизу живота. Мать вошла в комнату с платьем.

– Я не стану надевать эту дрянь, – не сдержалась Лиз. – Можешь забыть об этом.

– Нет уж, ты его наденешь. Хочешь ты этого или нет. Ничего не желаю слушать. Ты наденешь это платье.

– Нет!

– Все, с меня хватит! – повысила голос мать. – Либо ты надеваешь это платье, либо вообще не пойдешь на выпускной!

– Тогда я туда просто не пойду! – выпалила Лиз.

Мать ошеломленно уставилась на нее.

– Ну хорошо. – Ее губы растянулись в улыбке. – Тогда тебе придется за него заплатить. Ты вернешь мне все до последней марки.

Лиз замерла с открытым ртом. 4299 марок?

– Я вообще не хотела покупать это платье. Это же ты мне его подарила.

– Подумай об этом. Либо ты надеваешь платье, либо я сниму деньги с твоего счета в банке.

Лиз потрясенно смотрела на мать. Все эти годы она откладывала каждую полученную марку на свой счет, чтобы после абитура куда-нибудь съездить или купить машину. Она подозревала, что на выпускной ей сделают не такой дорогой подарок, как Ральфу. Но это… это уже слишком.

Девочка в ярости выбежала из дома и какое-то время бесцельно бродила по городу, пока не остановилась перед облупившейся дверью салона. Владелец салона был настоящим мордоворотом и отвратительно вонял сигаретами и по́том.

Четыре часа спустя она вернулась домой, бледная, но с улыбкой на губах. Вечером Лиз добровольно надела ненавистное платье.

Мать возликовала, но тут увидела еще не зажившую кожу в вырезе платья – свежую татуировку черепа с двумя перекрещенными саблями над головой и ножом в зубах. Татуировка была небольшой, всего два сантиметра в высоту и два в длину, зато она выдавалась над краем платья.

Мать, охнув, вышла из себя и влепила дочери пощечину, чуть не вывихнув руку.

На выпускной Лиз пошла в простом черном платье с высоким воротом.

На следующее утро девочка сняла все деньги со своего счета, затем сложила во дворе, прямо на аккуратно подстриженной лужайке, стопку дров, а сверху бросила то отвратительное платье – и остальные девчачьи наряды из своего шкафа. Погода стояла безветренная. Лиз подожгла дрова, и вскоре двор заволокло черным дымом.

Положив в сумку кожаную куртку, несколько пар джинсов и свитеров, Лиз ушла из дома. Она нашла работу, поступила в университет на факультет журналистики и записалась волонтером в Академию журналистики фон Браунсфельда. Университет Лиз закончила с отличием.

По этому поводу она услышала от отца то же, что и всегда. Ничего. Как выяснилось, с его точки зрения, журналисты были представителями едва ли не наименее престижной профессии.

Пару лет спустя на корпоративе в редакции Лиз разговорилась со своим тогдашним начальником и упомянула отца.

– Ничего себе! – рассмеялся шеф. – Собственно говоря, ты пошла по его стопам. Прокурор и журналист, по сути, занимаются одним и тем же, только на разных уровнях. Похоже, ты унаследовала его талант следователя и упрямство, необходимое, чтобы прижать плохих парней.

Лиз стояла как громом пораженная.

Когда три года назад ее ленту номинировали на премию Адольфа Гримме [4]в категории «Лучший документальный фильм», но премию в итоге получила другая картина, внезапно объявилась мать.

– Ну что, Элизабет? – едко осведомилась она. – Оно того стоило?

Лиз до сих пор жалеет о том, что не получила ту премию. Тогда бы мать не позвонила.