Гарри Зурабян - Джума

Корнеев растерянно посмотрел на Малышева, ожидая его реакции.

- Анастасия Филипповна, жена Родионова, за несколько часов до гибели встречалась с Отто Франком, - счел нужным вмешаться Малышев.

- Это точные сведения? - недоверчиво спросил Стрельцов. - Что их могло связывать?!

- Нам и предстоит это выяснить, - заметил Малышев. - Леонид Аркадьевич, поезжайте в университет, потолкайтесь среди студенческой братии. Новость об исчезновении Натальи Родионовой, самое большее, через час уже облетит весь город. Возможно, вам удастся узнать какие-нибудь интересные факты. О результатах доложите сразу же, как вернетесь. Вы свободны.

Попрощавшись, Корнеев покинул кабинет.

Малышев, достав из сейфа папки, улыбнувшись Стрельцову, неожиданно бодро проговорил:

- Ну что, Владимир Александрович, вернемся к нашим баранам? Пофантазировали?

- Не так, чтобы очень, - неопределенно пожал плечами Стрельцов.

- Слушаю вас.

- Все архивные материалы, касающиеся проекта "Джума" были уничтожены по прямому указанию Сталина...

При этих словах лицо Малышева осталось спокойным и невозмутимым, но это вовсе не означало, что информация Стрельцова не взволновала его. Более того, она требовала самого тщательного анализа и пристрастного изучения. В Советском Союзе было достаточно секретных объектов и лабораторий, но лишь единицы из них могли бы расчитывать на непосредственное и личное внимание могущественного вождя.

- ... Мне удалось разыскать несколько человек, работавших в то время в органах госбезопасности Белоярска, - продолжал, между тем, Стрельцов. Наши ветераны охотно делились воспоминаниями до тех пор, пока речь не заходила о "Джуме". Стена молчания, хоть бейся об нее! Но одного, Стукаленко Бориса Ильича, удалось-таки расколоть. Однако он сразу предупредил: в случае чего, от всего откажется: "и глазом не моргну". Дело в том, что все, кто имел хоть мало-мальское отношение к лаборатории, в скором времени умерли: инфаркты, инсульты, автокатастрофы, пожары и так далее...

Малышев откинулся на спинку кресла.

- А он в здравой памяти, этот ваш "орешек"?

- У него - рак в последней стадии и он знает об этом. Потому и согласился рассказать. Но, опять же, чувствую, не все.

- Что там могло произойти, если через столько лет, будучи, практически, при смерти, человек все-равно боится?

- По его словам, генерал-майор Степан Артемьев, отец нынешнего нейрохирурга, и руководил проектом "Джума" по созданию новых видов бактериологического оружия. В свое время нашими войсками были захвачены материалы санитарного управления Квантунской армии, которым руководил генерал-лейтенант Кадзицука Рюдзи. В этих материалах, среди прочего, упоминался неизвестный штамм чумы, обладавший, по мнению наших бактериологов, совершенно уникальными свойствами. Он был разработан в филиале №643 отряда №731, которым руководил майор Оноуэ Масао.

- Фигуранты Хабаровского процесса?

- Они самые, - кивнул головой Стрельцов и продолжал: - Стукаленко рассказал, как однажды услышал от кого-то фразу, якобы, сказанную самим Артемьевым об этом штамме: "Ничего подобного в природе прежде не существовало. Такое могли создать только в Японии: один процент биологии и девяносто девять - философии." Причем, Борис Ильич заметил, что, по слухам, Артемьев вообще питал слабость к Японии, не скрывая своего интереса и любви к этой стране. Но мне этот факт кажется преувеличением...

- Почему?

- Потому что курировал лабораторию никто иной, как Лаврентий Павлович Берия, - усмехнулся Стрельцов.

- Сталин, Берия... - задумчиво проговорил Малышев. - Отчего такое "высочайшее внимание" к рядовой, по сути, лаборатории? Даже, если и учесть, что работали в ней над каким-то уникальным штаммом чумы? - Он с интересом взглянул на коллегу: - Владимир Александрович, вы просмотрели материалы Хабаровского процесса? Наши материалы? - спросил значительно.

- Среди экспертов упоминается имя Артемьева и еще одного человека.

- Ну-ка, интересно.

- Сергей Михайлович Рубецкой.

- Не князя ли?

- Именно. Оказывается, в студенческие годы он и Артемьев были близкими друзьями. В гражданскую Рубецкой эмигрировал: сначала Франция, затем Канада. Во Франции работал в Институте Пастера, в Канаду приехал уже ученым с мировым именем. Между прочим, лауреат Нобелевской премии в области микробиологии.

- Они поддерживали связь?

- Вряд ли, - с сомнением заметил Стрельцов. - Не та должность была у Артемьева и звание, чтобы ему разрешили поддерживать отношения с Рубецким. Однако, в материалах одного из закрытых заседаний трибунала Артемьев фигурирует в качестве свидетеля и эксперта. О новом штамме чумы он упоминает вскольз, но при этом сделал ссылку на то, что в его разгадке определяющую роль сыграли дореволюционные исследования Рубецкого.

- Кстати, Владимир Александрович, вы знаете, кто приехал в составе канадской делегации в Белоярск? Ричард Кейн. Впрочем, вам вряд ли его имя что-то скажет. Он - бизнесмен, крупный лесопромышленник, известный в деловых кругах не только Канады. С точки зрения закона, придраться не к чему. Но в нашем ведомстве он давно известен, как человек, весьма талантливо и профессионально выполняющий некоторые деликатные, специфического свойства, поручения своей страны и ее спецслужб. К слову, во время войны Ричард Клейн ходил в составе конвоев созников в Мурманск и Архангельск. Имеет много боевых орденов. А вот каковы его истинные цели в связи с приездом в Белоярск?

- Вы все-таки думаете, их могла заинтересовать "Джума"?

- Не только. Возможно, и судьба Астахова. - Малышев открыл одну из папок. - Интерес канадцев настолько живейший, что в составе делегации оказался Ричард Кейн. Вопрос: ради кого или чего послали сюда Кейна? Продумайте этот вопрос, но давайте не будем забывать, что Астахов каким-то образом связан и с "делом Свиридова". Что у вас по Сотниковой?

- Сегодня Казанцев вместе с Сумакиным проведут негласное опознание в Публичной библиотеке.

- Добро, - удовлетворенно кивнул Малышев. - Держите меня в курсе.

Стрельцов поднялся:

- Разрешите идти?

- Да, Владимир Александрович. Вы свободны...

Сны цвета красного клена

Он слышал их голоса, понимал их речь. Они утверждали: будущего у него нет. Говорили о необратимых процессах и том, что он похож на растение. Он подождал, когда они уйдут и улыбнулся.

- Флер-де-Лис, - прозвучало в тишине палаты.

Эти слова были, как пароль или заветный ключ от волшебной двери, за которой, стоило ее открыть и переступить порог, начинался иной мир, где он чувствовал себя родным и желанным. Мир его загадочной страны, цвета красного кленового листа...

Он походил на маленького ребенка, впервые оказавшегося в круговерти веселой ярмарки. Шел по ней медленно, не поропясь, сжимая в руках два маленьких флажка: Мейпл-Лиф, красно-белый с кленовым листом и Флер-де-Лис, бело-голубой с белыми лилиями. Из закоулков памяти всплывали красивые, как диковинные цветы, названия городов и улиц.