Гарри Зурабян - Джума

Во многих из нас сидит до поры до времени демон вселенского добра. Мы пытаемся объять необъятное; найти решение нерешаемых задач; опираясь на личное мировоззрение, переделать этот мир в лучшую сторону. Но кто сказал, что у нас есть на это право?!! Что в погоне за торжеством

вселенского добра, мы не причиним самым родным, дорогим, близким и остро нуждающимся в нас людям неисчислимые страдания, горе и беды, не станем причиной невосполнимых утрат?

Я ирочнично посмеивался над молодым, одержимым идеями всеобщего равенства и братства, Игорем Приходько. Но так ли уж далеко ушел от него сам? Не раздумывая, кинулся на баррикады "большой политики". Сколько всего узнал, чего только не натворил, даже во вкус вошел. А, собственно, что же тут странного и непонятного? Человечество за тысячи веков еще не придумало игр забавнее и захватывающее, чем те, где основные правила и условия выражены всего-то четырьмя глаголами: "прятать", "искать", "убегать", "догонять".

Я, похоже, "наигрался"...

Я хочу быть счастливым, как раньше. Хочу, чтобы столь же счастливы были все, кто мне близок и дорог - моя семья, мои друзья, сотрудники, больные. Я очень этого хочу и потому... выхожу из игры, где всего четыре глагола. Может, в масштабах Вселенной - это ничтожно мало. А если мерять одной человеческой жизнью?..

Ерофей Данилович Гурьянов.

... Тайга и он. Сросшийся с ней, впитавший в себя повадки зверей и птиц, ставший деревом и травинкой, крупинкой земли, каплей воды. Он вжился в новые интонации своего голоса, фразы и слова, в иной диалект, навсегда забыв утонченную, аристократическую речь, отказавшись от семьи и став причиной смерти некогда любимой женщины. Он отрекся даже от своего имени, составляющего славу и гордость этого Отечества. Он стал совершенно другим человеком, дважды в своей жизни умирая и воскрешая - в 1943, 1952 и, наконец, в 1963 году. Единственное, от чего он не смог бы отречься - от Бога. Но по странной прихоти судьбы это от него никто и не потребовал...

Он выбрал все это много лет назад: свой путь, одинокий дом и жизнь в нем - вдали от людей, их забот и проблем. От целей, к которым они шли мимо него дружными, сплоченными рядами, скованные одной страстью, ведомые бессердечными, лицемерными и, зачастую, просто глупыми поводырями. С годами разрыв между ним и людьми неумолимо увеличивался и однажды стал настолько очевидным, что его суждение о людях приобрело новое качество. Он полюбил людей.

Полюбил с недосягаемой нами мудростью отшельника. Так, как, должно быть, любили и молились за род людской святые старцы и иноки в некогда разбросанных по всей Руси обителях и пустынях.

Он не мог понять - то ли отстал от людей, то ли перерос и ушел в своем пути дальше и выше. Но факт оставался фактом: живя среди первозданной, неуправляемой, свободной стихии дикой природы, он, будучи сам человеком, ощутил однажды свое второстепенное, подчиненное место в ней; ощутил и осознал, насколько человек на самом деле хрупкое, беззащитное существо. Как обделен он любовью - не той, всеохватной, пылкой и страстной, что заключена в словах и "откровениях", не в бесстыдной, вульгарной и выставленной напоказ, а иной - замешанной на нежности, искренности и жалости. Нам всем необходима любовь тихая, выстраданная, тайная; любовь полушепота и полувзгляда, но за которой, как за тонкой льняной сорочкой - прочная, стальная кольчуга, всегда присутствует это неизбывное, где-то фанатичное и неистовое, как и вся Святая Русь - "Жизнь отдам за тебя!".

Ерофей осторожно высвободил руку, нежно проведя по волосам жены:

- Спи, Аннушка... До зари далече покуда. Я сейчас...

Он встал, набросив на плечи тулуп, вышел на крыльцо. Тотчас во дворе показались собаки.

- Спите, лобастые, ночь на дворе, - ласково проговорил он. - Эт у меня, нешто у мытаря, чтой-то сердце расшалилось.

Псы, виляя хвостами , подошли к Ерофею и подняв морды, глядя на хозяина, жалобно заскулили.

- Ну, будя, будя... - он потрепал их по загривкам. - Чай, не конец света, Земля покуда вертится и, дай Бог, поутру солнце встанет. Идитя ужо...

Собаки послушно повернули к сараю, а Ерофей, постояв еще с минуту, вернулся в дом. Лег, но заснуть так и не смог.

... Я всю жизнь был хранителем золота. Золота Державы. Я был "Язоном", которому доверили "золотое руно" России. Теперича... Ох, полно, Ерофей, притворяться! Кто твои мысли подслушать может? Разве что Бог, а он и так о тебе наслышан. Заладил: "теперича", "покуда"... Так в роль вошел, что не имени, не родства, не языка не помнишь. Так о чем я? О золоте...

Руки к нему человек от самого рождения на этой земле тянет. Одни тянут, другие - эти руки рубят. Вот и к черноярскому золоту дотянулись. Не зная, что помимо сторожа-"Язона", есть еще и "фактор Язон". Не могло его не быть, потому что если есть сторож, при нем всегда и ружье найдется. А мое "ружье" пострашнее чумы. И что мне делать, как поступить?

Господи! Ну почему людям в любви и покое не живется?!! Золото - это ж малая часть мира. Нет же, на него, как мотыльки на огонь, летят стаями, тучами. А мимо - любовь, дружба, семья, дети, - все под корень вырубается. Все идет на строительство "Арго" - за руном! за руном! - за ним, самым "родненьким, дорогим и желаненьким" золотишком. Вот и приплыли... И как мне быть?

Рулевые, прости Господи, задали задачку! И ведь кроме меня решить ее некому. Сами под Кремлевской стеной улеглись, помирились - и грешники, и праведники. Им теперь лучше всех! И плевать они хотели на сегодняшних щелкоперов с их разоблачениями, расследованиями, белыми и темными "пятнами" в истории. Они такую фигу скрутили, от которой у нас еще не одно десятилетие скулы набок сводить будет!

Но меня! - за что ты наказал, Господи?!! Дорогу никому не переходил, жен чужих не уводил, детей не сиротил. Не воровал, не убивал. За что меня караешь таким испытанием? А не зря ли, Ерофей, Господа лихорадишь? Ведь знаешь же, что не только при золоте Державы состоял и этот штамм чудовищный оберегал. Сколько тогда, в пятьдесят втором, бумаг подписал, одну другой страшнее? Подписывал и знал: если "ружье" заряжено, придет срок непременно выстрелит! И ты подпись свою поставил: мол, будьте спокойны, товарищи, в случае чего - на курок, не задумываясь, нажму. Чего тогда Господа теребишь: зачем да почему? Вот за те бумажки-подписи ты сейчас в потолок глазами и пялишься. Страшно тебе... А когда-то с горящим взором лихо отрапортовал: "Всегда готов!" и на массовое убийство свою "резолюцию" наложил. Значит, пришло время отвечать. Спросится словами - ответится поступком. Но как страшно-то, Господи...

Петр Андреевич Иволгин

... Он сидел в кухне, уставившись в темное, наполовину задернутое гардиной, окно. Перед ним стояла пепельница, доверху заполненная окурками, и большая, расписная кружка с остатками давно остывшего крепкого чая. Было очень тихо, холодно и очень одиноко...