Андрей Троицкий - Амнистия

Локтев глянул на девицу горящим взглядом.

– Заткнись. А то положу вас, голубков, тут рядышком.

Но женщина не могла остановиться, она закричала ещё громче. Локтев шагнул к ней, переложил пистолет в другую руку и влепил женщине пощечину. Левая щека за секунду сделалась красной.

– Заткнись, шлюха сраная.

Локтев приготовился влепить вторую пощечину.

– Тебе говорят, заткнись.

Женщина перестали визжать, даже закрыла ладонью рот. Локтев обернулся к Журавлеву.

– Это не он.

Журавлев поднял вверх правую руку.

– Спокойно, граждане, мы из милиции.

– Из милиции? – переспросил мужчина.

Его колени дрожали, тонкие ноздри трепетали от испуга, а лоб покрыли бисеринки пота. Видимо, он уже приготовился к встрече со своим восточным Богом.

– Из милиции, – повторил Журавлев. – Его приметы, – он показал пальцем на кавказца, – совпали с приметами преступника. Мы обознались. Просим прощения. Можете быть свободны.

Поняв, что произошла ошибка, его приняли за другого человека, кавказец быстро пришел в себя. Он перевел дыхание и, кажется, собирался требовать извинений.

– Чуть меня не убили, понимаешь, – заговорил он. – А теперь, понимаешь, говорят: свободен. Женщин бьют, понимаешь. Безобразие какое. Милиция, понимаешь.

Локтев едва сдержался, чтобы не съездить незнакомцу кулаком по лицу. Но вместо этого, он поднял пистолет, потряс им в воздухе, поводил дулом перед носам кавказца.

– Исчезни ты, чурка, – сказал Локтев. – Исчезни, тварь, пока я тебя не грохнул.

Женщина нажала кнопку лифта, двери открылись. Пятясь задом, кавказец, вошел в кабину, прикрывшись женщиной. Двери закрылись, кабина поползла вверх. Журавлев сзади тронул Локтева.

– Осечка, – сказал он. – Ничего. Со всяким бывает.

Они вернулись в машину, сели на прежние места и зажевали неудачу бутербродами. Наступала ночь, а Кислюк, видимо, не собирался проводить эту ночь дома.

Телефон в квартире Субботина, обычно трезвонивший почти без перерыва, молчал весь вечер. Вадим Юрьевич, чтобы не сидеть рядом с женой, не смотреть на её заплаканное лицо, закрылся в своем кабинете. Он разложил на столе бумаги и попробовал сосредоточиться на делах. Тут телефон и затрезвонил. Спрашивали Субботина.

Он не понял, кому принадлежит мужской баритон.

– Кто это? – спросил Субботин.

– Не узнаешь старых знакомых?

Теперь Субботин узнал голос. Узнал Тарасова. И онемел.

В одну секунду Субботин изменил все прежние представления о жизни, поверил, что с того света есть обратная дорога. Субботин хотел бросить трубку, но подумал, что это самое глупое из того, что можно сейчас придумать. Стараясь, чтобы голос звучал ровно, не дал петуха, он ответил:

– Да, теперь узнал.

Что же делать? Что сказать? Оправдываться – бесполезно. Кому нужен его жалкий лепет? Просить прощения – глупо. Такого не прощают. Надо выслушать собеседника – это самое умное.

– Слушаю тебя, – сказал Субботин.

– Мне требуются мои деньги, – сказал Тарасов. – Проценты я не возьму, не нужно благодеяний. Только основная сумма. Рассчитаемся завтра. Ты не слишком далеко двинул мои бабки?

Субботин справился с волнением.

– Понимаешь, это большая сумма, большие деньги. Я не смогу так быстро все собрать.

– Значит, тебе мало смерти этой девчонки? Ты хочешь продолжения?

После этих слов Субботин почувствовал, как на его спине зашевелилась кожа. Странное ощущение. Кажется, по спине бегают крупные муравьи. Много муравьев. Чертовы насекомые хотят залезть ему под черепную коробку. Хотят пробраться в мозг.

Он поверил в слова Тарасова. Сразу и безоговорочно поверил, что продолжение последует. Кто умрет следующим?

– Нет, нет, – почти крикнул Субботин. – Я соберу деньги. Завтра, так завтра.

– Какой номер твоего мобильного телефона?

Субботин назвал номер.

– Завтра в пять вечера я тебе перезвоню. В это время с деньгами ты должен находиться в своей машине. Должен быть один, иначе ничего не получится. Приедешь на двадцать восьмой километр МКАД, на той стороне, где большой хозяйственный магазин. Остановишься возле коммерческой палатки и станешь ждать звонка. О кей?

– О кей.

– На какой машине ты приедешь?

– На внедорожнике «Мицубиси».

– У неё затемненные стекла?

– Да, затемненные.

– Значит, эта машина не годится.

– Тогда приеду на «Вольво» девятьсот сороковая модель. Прозрачные стекла, цвет серебристый металлик, – Субботин назвал номер машины.

– Хорошо

– Предупреждаю…

– Можешь не предупреждать, я все сделаю. Все будет нормально, без фокусов.

– Дослушай, – прервал его Тарасов. – Если что-то пойдет не по моему сценарию… Если что-то будет не так, ты станешь самым несчастным человеком на земле.

Субботин услышал короткие гудки и схватился за голову.

Боже, с чего начать? Куда кинуться? Хорошо хоть он работал с наличкой, значительные денежные суммы банкам не доверял. Деньги, разумеется, он соберет. В рабочих сейфах есть около восьмисот тысяч. Недостающую сумму сегодня же вечером нужно одолжить. Субботин знал, к кому обратиться за деньгами. Он позвонит нужному человеку, но только позже. Когда успокоится.

Субботин вышел на кухню, нашел на полке бутылку армянского коньяка. Налил сразу полстакана и выпил залпом, не закусывая. Эту новость надо ещё пережить, переварить. Не каждый день приходится разговаривать с покойником. Не каждый день он влетает на такие деньги. Не каждый день он теряет целое состояние.

Впрочем, он ещё ничего не потерял. Деньги в сохранности. На девятьсот тысяч зеленых он станет беднее только завтра. Но и это вопрос: станет он беднее или деньги так и останутся при нем, при старом хозяине. Вопрос…

Он налил ещё полстакана коньяка. Дрожь в руках ослабла. Субботин сел за стол, поставил перед собой стакан с коньяком. Он надкусил яблоко, сжевал половину, другую половину положил в грязную пепельницу.

Не нужно так быстро подписывать капитуляцию.

И почему Тарасов, этот провинциал, физкультурник обосраный, вахлак, диктует ему, Субботину, свои условия? Мир что ли перевернулся? Тарасов в Москве – никто. Пустое место. Плевок в дорожной пыли. А Субботин – величина. У него деньги, у него связи. У него охрана, наконец.

Субботин поставил локти на стол, обхватил голову руками, вспоминая события последних дней.

Эти последние дни июля превратились для него в настоящий кошмар. За несколько дней пришлось пережить столько потрясений, сколько иному человеку в дурной тяжелый год не выпадает. Нелепая и дикая смерть Даши, жены единственного сына, арест Максима так потрясли Вадима Юрьевича, что он окончательно потерял покой и сон.

Максим провел трое суток в следственном изоляторе на Петровке. На четвертый день Субботин сумел вытащить сына из тюрьмы. С Максима взяли подписку о невыезде. Субботин подключил к делу сразу двух адвокатов, специалистов по уголовному праву, имена которых знала вся Москва. Кроме того, в дело вмешались высокопоставленные приятели Субботина, член администрации президента, известный правозащитник депутат государственной думы.