Андрей Троицкий - Суд Линча

Он поднял голову кверху и получил по носу тяжелой каплей, слетевшей с ветки. Вздохнув, Леднев вытер нос, решив не обращать внимания на коварную ворону, а идти своей дорогой. Он свернул на узкую тропинку и увидел сына. Засунув одну руку в карман короткой кожанки, Юрка, высокий и сутулый, шагал ему навстречу, раскрыв купол черного зонта. Увидев отца, Юрка остановился, дожидаясь, пока Леднев подойдет.

– Привет, – Леднев протянул руку. – Что-то ты мне не сказал, что сюда собираешься.

Кисть Юркиной руки оказалась холодной и влажной.

– Случайно заехал, – Юрка посмотрел на отца, прищурившись. – Что-то неважно ты выглядишь. Или день просто такой серый.

– Спал плохо, – ответил Леднев.

– Ясное дело, когда на твоем пороге людей убивают, сон пропадает, – Юрка усмехнулся. – Ну, пойдем, чего стоять мокнуть.

Развернувшись, Юрка зашагал рядом с отцом.

– А почему похороны этого ветеринара, как его, Голубцова отложили? – спросил он.

– У Голубцова брат на Севере живет, – Леднев переложил цветы из рук в руку. – Пока брата отыскали, то да се. Не хотели без него хоронить. А брат только завтра к вечеру прилетит. Вот и отложили это дело.

– Ясно, – Юрка шагал вровень с отцом, держа над ним зонтик. – И как он только оказался в ту минуту на лестничной клетке? Мусор что ли пошел выносить?

– Кто его знает, – Ледневу не хотелось говорить о смерти. – Картечь превратила Голубцова в сито. Но в морге его привели в божеский вид. Когда приходил следователь, он спрашивал, что я обо всем этом думаю. Он говорит, вернее предполагает, что эти кровавые события как-то связаны со смертью Лены. А Голубцов просто нежелательный свидетель. Это, как я понял, одна из версий. По-моему, не самая удачная. Хотя черт его знает. Я сам так во всем запутался, растерялся как-то, ничего умного сам придумать не могу. Пока убийца матери гуляет по городу, где-то среди нас, я во все готов поверить, в любую чепуху. Они в МУРе создали следственную бригаду, дело на контроле в областной прокуратуре. Но кого искать они, по-моему, и сами не знают.

– Мельников – бывший муровец, они должны постараться, – Юрка шмыгнул носом.

– Постараются, – Леднев тряхнул цветами и дождинки веером разлетелись с целлофановой обертки. – Давай не будем об этом.

Они остановились возле могильной ограды, окрашенной черным лаком и серебрянкой. На высоком, ещё хорошо не осевшем холмике земли лежали четыре красные розы, видимо только что оставленные Юркой. Воткнутая в изголовье могилы металлическая табличка немного покосилась на сторону. Леднев поправил её, освободил цветы от обертки и положил их на землю.

– Вот я и пришел, Лена, – сказал он. – Сегодня у тебя день посещений.

Он скомкал в кулаке целлофан в хрустящий круглый шарик и сунул этот шарик в карман плаща. Карман смешно оттопырился.

– Все-таки хорошо, что мать похоронена здесь, на старом кладбище, – сказал Юрка. – Рядом с бабкой. Это правильно.

– Конечно, где же ей ещё лежать, – кивнул Леднев. Не зная, чем себя занять, он поправил на могиле цветы. – Здесь её мать похоронена, и она здесь, – Леднев потеребил кепку. – Да, вот мы и пришли, вместе, оба пришли с тобой повидаться. Мы виноваты перед тобой. Каждый по-своему виноват. Прости нас.

– Да, прости нас, – повторил Юрка.

– Скоро здесь поставят большую плиту и цоколь из полированного гранита, – сказал Леднев. – Я выбрал самый лучший камень. Тебе бы понравилось. Тебе понравится. Высокий такой. Скоро в мастерской все закончат. Это будет красивый памятник.

Юрка стоял молча, крепко сжав пальцами ручку зонта.

– Это будет хороший памятник, – повторил Леднев, комкая в кармане шарик из целлофана. – Он тебе понравится, – он провел по лицу ладонью и, замолчав, постоял так несколько минут. – Сейчас, Лена, у меня нет для тебя хороших новостей, – снова заговорил Леднев. – Мой новый фильм полетел к черту. А про другие вещи я даже рассказывать не хочу. Просто черная полоса. Но в следующий раз, когда я приду, то обязательно скажу что-нибудь хорошее. Все изменится. Жаль, что тебя не вернуть. Но знай, что ты всегда со мной. А в следующий раз я приду с хорошими новостями. Скоро я снова приду, – Леднев постоял молча ещё пару минут.

– Пойдем, отец, – Юрка тронул его за плечо.

– Да, пойдем, – кивнул Леднев.

Он повернулся, вышел вслед за сыном за ограду, закрыл за собой калитку и оглянулся. Цветы мокли под дождем на земляном холмике. Леднев зашагал по дорожке к выходу.

– Да, Юрка, осиротели мы, – сказал он сыну. – Но надо жить. Надо жить дальше.

– Осиротели, – повторил Юрка.

Выйдя на центральную аллею, Леднев закурил и промолчал до самых ворот кладбища. Перед аркой он выбросил намокшую сигарету.

– Вот и проведали мать, – сказал он Юрке. – Звони, не пропадай.

– И ты не пропадай, – Юрка крутанул на пальце ключи от своей машины. – Если у тебя совсем хило с деньгами, мою тачку можно продать. Ты скажи.

– Ладно, катайся, – Леднев махнул рукой. – Будь здоров.

Леднев перед тем как сесть за руль, посмотрел, как отъезжает сын. Сняв руку с руля Юрка помахал отцу ладонью.

– Сын хочет мне помочь, надо же, – сказал Леднев самому себе. – Очень трогательно.

Привычка разговаривать с самим собой появилась уже давно. Он разговаривал сам с собой, когда подолгу оставался один или волновался. Сейчас он волновался.

Поднявшись лифтом на третий этаж больничного корпуса, Леднев без труда нашел в конце коридора дверь с табличкой «Дежурный врач» и, переступив порог кабинета, остановился. Седой мужчина в белом халате, заполнявший за столом какие-то бумаги, поднял голову и посмотрел на Леднева через толстые стекла очков. За этими стеклами глаза врача казались неестественно большими.

– Заходите, – врач кивнул Ледневу. – Вот оно, тяжкое бремя славы. Сразу вас узнал, – врач встал из-за стола, пожал Ледневу руку. – Не часто городскую больницу посещают знаменитые кинорежиссеры. Видел вас недавно по телевизору.

– Приятно, Александр Николаевич, что меня ещё кто-то помнит, – скромно заметил Леднев и подумал, что хорошая память на имена не последнее дело. Врач звонил ему рано утром и, представляясь, назвал не только имя и отчество, но и фамилию. «Запомнить легко, Алябьев, как композитор», – сказал врач.

– Почти все ваши фильмы смотрел, – врач придвинул Ледневу стул, а сам сел на прежнее место, – кроме последнего. Кино и книги – моя страсть. Позвонил я вам вот почему. Наш больной Мельников, которого доставили с огнестрельными ранениями, просил о встрече с вами. Редкий случай. Обычно больные, когда приходят в себя в отделении интенсивной терапии, просят пустить к ним жену, подругу, мать. Ну, кого-то из близких людей, родственников. А Мельников, если я не ошибаюсь, просто ваш знакомый.