Андрей Троицкий - Суд Линча

– Нормально, – Шатров усмехнулся. – Только слишком много грохоту. Почему вы не стреляли в тот момент, когда приблизились к нему на расстояние вытянутой руки?

– Не смог, – честно признался Леднев. – Духу не хватило. Только тогда смог, когда понял: он уходит.

– Неужели к Ярцеву у вас осталась какая-то жалость?

– Выстрелить сразу я не смог. Не знаю почему. Высадите меня там, возле метро.

Шатров остановил машину возле входа в подземный тоннель, протянул Ледневу руку.

– Прощайте, Иван Сергеевич, – сказал он. – Да, кстати, вы не заметили, как легко дышится?

Леднев повел носом.

– А что, разве дождь собирается?

– Нет, просто после того, что вы сделали… – Шатров улыбнулся, – как бы это сказать, воздух в городе стал чище.

Эпилог

К концу рабочего дня, в пятницу, небрежно одетый, по виду пьющий человек вошел в подъезд министерства, где работала Ирина Привалова. Бесшумно он прошагал мимо склонившейся над книгой вахтерши, поднявшись на второй этаж и попетляв по коридору, нашел дверь с надписью золотым по черному: «Канцелярия». Мужчина приоткрыл дверь, заглянул в длинную комнату заставленную письменными столами, с единственным окном в торцевой стене, и несмело переступил порог.

Сотрудников канцелярии не оказалось на рабочих местах. Кто-то, пользуясь отсутствием заведующего, отпросился домой, другие женщины пили чай в соседнем, тоже собрались расходиться. Лишь старший инспектор канцелярии, Елизавета Ильинична Феофанова, уже отпившая чай, томилась за своим столом, не зная, чем занять себя оставшийся до конца рабочего дня час, перебирала старые папки документов, рвала ненужные бумаги и бросала белые ошметки в пластмассовую корзину.

– Простите, – мужчина поправил на шее вытертое кашне, – а Ирину Привалову могу я видеть?

Феофанова подняла глаза на посетителя. Рвать бумаги ей уже надоело. После чая с сытными бутербродами и пирожками тянуло на разговор.

– А вы по какому вопросу?

Феофанова подозрительно посмотрела на старый плащ незнакомца, стоптанные, давно не знавшие щетки ботинки. Мужчина, видимо заранее не подготовившийся к каверзным вопросам служащих канцелярии, замялся на пороге.

– Да я, собственно, – он потоптался у двери. – Собственно, по частному делу, дельцу. То есть по личному вопросу. Мне её только на минутку. Моя фамилия Липатов, – сказал мужчина, хотя представляться его не просили.

Феофанова кивнула мужчине на стул у противоположной стены.

– Липатов? – она закатила глаза к потолку. – Кажется, на вас пропуска не заказывали.

– Я так прошел, – Липатов заискивающе улыбнулся. – Вахтерша там и не смотрит, кто идет.

– У нас без пропуска не положено, это ведь министерство, а не шарашка, – твердым голосом сказала Феофанова, но передумала выпроваживать незнакомца. Хотелось узнать, что за дело привело этого Липатова к их Ирочке. – Садитесь. Пришли, что ж теперь, не возвращаться же.

Липатов сел на стул, положил ладони на колени и уставился в пол.

– Ирочка сейчас придет, – сказала Феофанова. – Она пошла на четвертый этаж, на ксерокс. А что у вас за личное дело к ней в рабочее время?

– Да так, – мужчина быстро посмотрел на Феофанову и снова опустил глаза вниз. – Это личное дело, тет-а-тет, можно сказать.

– А-а, – Феофанова, поняв, что прямыми вопросами многого не добиться, решила узнать правду окольным путем. – Бедная Ирочка, – сказала Елизавета Ильинична и подняла глаза к потолку. – В последнее время она совершенно опустошена. Она так сильно страдает. Если бы вы знали, как она страдает.

Слова «страдать» и «страдания» были любимыми и самыми ходовыми в лексиконе Феофановой. Мужчина равнодушно похлопал ресницами и постарался изобразить горестную гримасу на лице. Он никогда в жизни не видел Ирину и, конечно же, представления не имел о природе её страданий. Не зная, что ответить собеседнице, Липатов поерзал на стуле и, наконец, придумал общую подходящую к месту фразу.

– Сейчас все страдают, – сказал он. – Сейчас время такое, что все страдают.

– Да, время сейчас тяжелое, – согласилась Елизавета Ильинична. – В этом году мы с мужем отдыхали в Италии. Как там люди живут, с каким шиком, Боже мой! И как мы прозябаем…

– Да, в Италии хорошо живут, – согласился Липатов, сроду не бывавший за границей. – Там жить умеют, не то, что у нас. А мы привыкли, как свиньи…

Липатов подумал, что его последние слова, пожалуй, чересчур резки, и пожалел о сказанном.

– Вы не родственник Ирочке будете?

– Нет, не родственник, – Липатов качнул головой.

Приятная Феофанова внушала ему, оробевшему в министерских коридорах, чувство человеческой симпатии. Липатов решил, что этой доброжелательной женщине можно сказать правду.

– Один знакомый попросил меня передать Ирине письмо. Вот и все. А мне что? Мне письмо отнести нетрудно.

– А-а, – разочарованно протянула Феофанова. – Ясно. Просто письмо принесли. А почему по почте нельзя было послать?

– По почте долго, – сказал Липатов. – Хотелось поскорее.

– Странно, из Москвы в Москву письмо писать? – Феофанова, обожающая разгадки чужих тайн, внутренне напряглась. – Неужели нельзя по телефону? Письмо… Это так старомодно.

– Я не знаю, – Липатов чувствовал себя виноватым, он действительно не знал ответа. – Меня только попросили письмо передать. А там не мое дело, почему он звонить не стал. Это меня не касается.

– Конечно, наше дело – сторона.

Феофанова улыбнулась мужчине тепло и чуть лукаво. Про себя она уже решила, что этот Липатов, полный кретин и ничтожество. И главное, человек случайный, им воспользовались как пешкой.

– Наше дело стариковское. Вот мой муж в пору нашей юношеской влюбленности тоже писал мне письма. Я храню их до сих пор. Это так романтично. Бедный, он очень страдал. Боялся, что я не отвечу ему взаимностью. У меня и, правда, тогда был большой выбор. За мной ухаживали такие завидные женихи. Один футболист. Высокий блондин с синими глазами. Я была от него без ума, мучила его. Он тоже очень страдал. Но, в конце концов, я предпочла своего теперешнего мужа. Умный, способный обеспечить женщине достойную жизнь. Вы меня понимаете?

– Понимаю, конечно, – тупо кивнул Липатов и уставился в пол.

– Романтика писем – это сильное ощущение, – сказала Феофанова, опасавшаяся теперь только одного: преждевременного возвращения Ирины. – Интересно, а как выглядит Ирочкин поклонник?

– Высокий такой, чернявый, одет хорошо, – сказал Липатов и добавил. – И при деньгах видать. – Липатов почесал за ухом. – Представительный человек, в общем.

– Ну, дай ей Бог, Ирочке, – Феофанова вздохнула в голос, – хорошего жениха. Для меня внешность мужчины значения не имеет. Я свое пожила, повидала. А эти представительные мужчины вскружат девчонке голову за минуту, оставят, а ей маяться. И возможно, уже не одной, с ребенком. Главное – что тут, – Елизавета Ильинична прижала руку к сердцу.