Д. Пален - Живой товар

Это Юлька их свела — у нее иногда просто шестое чувство какое-то срабатывает, недаром она говорит, что ее бабушка была свахой. Вот они ее и позвали, а меня уж так, за компанию.

Я даже не ожидала, что сейчас такие свадьбы устраивают. Родители мужа за городом живут — во дворе своего дома пир и устроили. Столы покоем, музыканты… Потом оказалось, что родственники невесты приехали из Сорочинцев, тех самых, о которых когда-то Гоголь писал. Вот они и настояли на соблюдении старинных обрядов. Испекли свадебный пирог — с целующимися голубками и прочими атрибутами, самогона навезли уж и не знаю сколько. Свинку закололи. Юлька говорит, что они там три дня гуляли — правда, я уехала вечером, а она осталась: как же без нее!

Честно говоря, мы кусочки от той свинины потом еще неделю жевали — опять же Юлия привезла благодарность от тестя с тещей.

Вот такая у нас иногда бывает работа. Но чаще все-таки бывает не так…

А девчонки-то мои не просто так приходили — поболтали несколько минут, а потом на столе приглашение оставили: Танюша тоже замуж выходит! Приятно, честно говоря… Зато теперь можно о воскресном ужине не думать. Правда, о подарке думать придется, но подарки делать я ужасно люблю. Что-нибудь придумаю. Посмотрела на часы — а уж и к перерыву близко. Рабочих записей нет. Но вторник у нас всегда день спокойный. Можно и с бумагами разобраться. А можно и домой раньше слинять — если посетители не появятся.

А сразу после перерыва пришел он. Ровно в три, как и записано, дверь открылась и вошел высокий стройный мужчина. Чуть седеющие виски, держится подчеркнуто прямо. И голос: низкий и очень красивый.

— Добрый день! — и посмотрел на меня темно-серыми глазами, почти не мигая.

— Здравствуйте, — ответила я. — Прошу вас.

Но этого человека никуда приглашать не надо было. Он спокойно, по-хозяйски уселся в кресло, осмотрелся и сказал:

— Я — Колесников, Вадим Андреич Колесников. У меня к вам дело.

С этим проклятым курсом этого занюханного доллара никогда не угадаешь. Закон Мэрфи в независимо-суверенном варианте: курс всегда неблагоприятен. Ты отдаешь деньги — он взлетает до небес, тебе отдают — валится черт-те куда. Так мало того, еще Козыриха что-то вычла в счет возмещения и расчет оформила по всем правилам. Три года вручала конвертик без всяких — и всех это устраивало. А теперь — ведомость, подпись. И, главное, слупила подоходный. Понять-то можно, но все равно — пустячок, а противно. Да-а, паршиво у Козыря дела пошли…

Ладно, не в деньгах счастье. Еще из-за этого психовать… Здоровье дороже. Хотя…

Колесников передернул плечами.

Здоровье — как деньги. Чем меньше осталось, тем больше трясешься. Елки, десять лет уже после проклятого Чернобыля, а лучше не становится. Нет, все же грех Бога гневить — против того, что было первые два года… Теперь-то я как новенький. Считай, повезло. Особенно если с другими ребятами сравнивать, земля им пухом. Надо бы съездить к Петрухе на могилу, только страх как неохота снова в зону… Опять же выбивать разрешение — начнут копать, кто, да зачем, да откуда, да справку с места работы… Справку-то теперь любую можно получить, это — раз плюнуть, только вот забавные времена пошли — ни себя, ни фирму лишний раз светить перед органами не рекомендуется. Дожили…

А в зоне, считай, повезло. Щенок ведь был, соображения ни капли, одна выучка и дисциплинированность. Сразу после училища послали в учебку, сержантов готовить, все инструкции еще в голове, потому в зоне и противогаз, и защитный костюм подбирал и подгонял, как учили, носил — как учили, после бесконечных тренировок в училище, да и в учебке (своим примером салажню вдохновлял) отработать в противогазе смену — ноу проблем. А ребята позволяли себе передохнуть: молодые — с непривычки, старики — по лихости, мол, и не такое видали, прошли огонь, воду и медные трубы…

Интересно, «авось» — это стержень только русской ментальности или у других народов тоже дури хватает? Ну, по узбекам и латышам судить нельзя, все русского духу нахватались, все совки… Ох, зараза, опять ногу крутит — не иначе как из Флориды в нашу сторону двинулось облачко величиной с салфетку… ну не из Флориды, так из стран Балтии, как нынче выражаются. А Средняя Азия тоже пыжится, стала теперь Центральной. И какой кретин додумался? Центральная — это ж самая глушь, сплошь Гоби и всякий там Куэнь-Лунь, динозавры — и те климата не выдержали, повымирали… Ничего, мы не хуже динозавров, еще похлеще их вымрем… Ох и ноет же нога…

Колесников остановился у светофора — все, передышка. Хорошо, хоть не всегда она, стерва, достает, только на погоду. Метеопатия. Красивое слово, почти как дезинфекция… Ничего, я ее, задрыгу, в бараний рог скручу, чтоб не дрыгалась. Дух сильнее тела, силой воли человек может любую ногу на место поставить, даже самую о себе возомнившую…

Зеленый, пошли. Ничего, до Проспекта промнешься — надоест ныть. Ладно, что это я сегодня все о болячках да о болячках. Вон девушки ходят, мощный отвлекающий фактор. Обалденные девушки. Юбки — до тут.

Колесников оглянулся.

Сзади — и того хлеще. Черные трусики-штанишечки из-под юбки помелькивают — для завлекательности. Ишь, пенек старый, чего оглядываешься? А ничего, нормальный мужик перестает на девушек оглядываться по дороге из морга в крематорий… В конце концов, тридцать семь — еще не старость. А что, может, и в самом деле жениться, чем черт не шутит? У них там небось в этом клубе желающие найдутся…

Колесников смущенно тряхнул головой. Воспитание он получил в родительском доме классическое, строгое в этом смысле. Как у них там выражаются, викторианское. Девственником, правда, в свои годы не остался, но на отношения с женским полом смотрел серьезно и ответственно. В училищные времена была у него подруга, и не просто подруга…

А вот этого не надо. Было — и прошло. В конце концов, память дана человеку, чтобы своевременно забывать. Хоть не всегда получается. В компьютерах проще — ROM, память с произвольным обращением. Хочу — обратился, не хочу — молчи как рыба и не квакай… И вообще, лучше произвольно обратиться к другой теме: как учит Владимир Леви, единственный способ не думать о черной обезьяне — это старательно думать о белом медведе.

Вот, к примеру, о таком, как дом «Саламандры» — старинный, шестиэтажный, с пятиметровыми потолками, торжественно скрипящими лифтами, мраморными лестницами и квартирами по пять комнат и больше. При царе-батюшке размещалось тут известное на всю Россию страховое общество «Саламандра» (начинайте со страхования от пожаров, отсюда и название), после революции — Бог его знает, что тут было после революции, а на моей памяти — обыкновенный для центральных районов жилой дом. Пятикомнатные квартиры стали коммуналками, и дом превратился в крольчатник. Господи, подумать только, сколько человеко-жизней тут прошло в тесноте и обиде, пока не начал Никита Сергеич строить свои «хрущобы»… Потихоньку, лет за двадцать, рассосались крольчатники, молодежь переселилась во всякие там Черемушки и Новые Дома — конечно, с потолка муж рукой пыль вытирает, конечно, жена в кухне боком стоит, конечно, санузел совмещенный, «гаванна», как образно народ выражается (хорошо, хоть не как в «Новом быте» тридцать пятого года постройки, где ванна, унитаз и газовая печка в рядочек выстроились, как родненькие), но все же изолированная квартира, все ж таки никто к тебе в кастрюли не заглядывает и под дверью не слушает…