Сергей Устинов - Всё колёса

Разошлись мы в третьем часу. Подъем по крутой лестнице наверх показался мне более сложным, чем давеча днем, но я справился. Потом некоторой концентрации умственных усилий потребовало обнаружение спрятавшихся на самое дно сумки туалетных принадлежностей, однако в целом я был молодец. Надеюсь, таковым я и оставался, когда, почистив на ночь зубы, вышел из ванной и в конце коридора увидел Линду.

Собственно, сначала я и не понял, что это она. Навстречу мне легкой танцующей поступью шла молодая богиня. Тонкая шелковая блузка была наполовину расстегнута, открывая глазу некие налившиеся восковой спелостью ничем не скованные округлые плоды, короткая черная кожаная юбка подчеркивала белизну длинных ног, но главное было - лицо. Сперва мне показалось, что, глядя на меня в упор, Линда улыбается, но тут же я осознал, что здесь нужны другие слова: она лучилась. Растрепанные волосы обрамляли ослепительно красивое, точнее, одухотворенное какой-то неземной красотой лицо, словно подсвеченное изнутри, как волшебный фонарь. Не сводя с меня широко распахнутых глаз, девушка приближалась ко мне, застывшему, как истукан - голый по пояс истукан, с дурацким вафельным полотенцем отечественного производства на шее. Прошли мгновения, а может, вечность, и она оказалась совсем рядом со мной, нет, вплотную ко мне настолько, что теперь я видел перед собой только бездонные колодцы ее зрачков. Линда подняла руку, и я ощутил на щеке прикосновение ее пальцев. Потом ладонь скользнула вниз по моей груди, задержалась, вызвав короткий сбой дыхания, в районе левого соска и наконец остановилась наживете. Я почувствовал, как там, под нею, все во мне сладко переворачивается, и дощатый пол слегка поплыл из-под ног куда-то в бок, и тусклый плафончик на шнуре под потолком утратил вдруг вертикальность, - а на меня окончательно наехали, навалились огромные черные зрачки, и мягкие солоноватые губы так требовательно соединились с моими губами, что я, наверное, на какое-то время утратил контроль за происходящим и о дальнейшем либо помню урывками, либо только догадываюсь. Как мы оказались в моей комнате, как сорвали с себя остатки одежды, в памяти не сохранилось. Зато осталось в ней, как извиваясь, закидывая голову, билась, будто хотела вырваться из моих рук, Линда. А еще ее лицо с закрытыми глазами и закушенной от сладкой муки губой. Но больше всего почему-то - немилосердный скрип давно, видимо, отвыкшей от такого обращения кровати.

Потом был перерыв. Так и не сказав друг другу ни единого слова, мы, остывая, тихо лежали рядышком. Линда вдруг неслышно соскочила на пол, в призрачном свете заоконного фонаря я видел ее силуэт, склонившийся над разбросанной по полу одеждой. Через полминуты она снова скользнула ко мне под руку, прижалась щекой к плечу, вытянула вперед кулачок, приложила к моему рту ладошку, и я неожиданно почувствовал на языке маленький кружок таблетки с легким кислящим привкусом. Надо все-таки еще раз напомнить, что я был к этому моменту, с одной стороны, сильно нетрезв, с другой, по понятным причинам довольно расслаблен. К тому же таблетка почти мгновенно истаяла во рту, и все, что мне осталось, это собрать воедино все свои лингвистические познания и впервые за ночь произнести:

- Вас из дас?

Она в ответ засмеялась, зашлась бархатистым колокольчиком, и прошептала мне на ухо несколько фраз по-немецки, из которых я уловил только одно известное мне слово: экстази.

Экстази, экстази. Легендарный молодежный наркотик. Говорят, что после него можно целую ночь без устали дрыгаться на дискотеке, что секс с ним - что-то невероятное, и еще много всякого про него говорят. Например, что при передозировке наступают депрессия, вялость, апатия, отвращение к жизни. Что иногда это приводит к самоубийству. Впрочем, одна таблетка явно не угрожала моей жизни, и даже, раз так случилось, интересно было попробовать, но возраст и профессия склоняли к морализму, и я осуждающе спросил:

- И давно ты сидишь "на колёсах"?

Она что-то ласково прощебетала по-своему. Я ничего не понял, но с надеждой, что она уловит если не смысл, то хотя бы интонацию, строго объяснил, стараясь артикулировать внятно:

- У нас таблетки называются "колёса". "Колёса" - плохо, очень плохо. Очень вредно.

Но тут она прижалась губами к моему уху, я почувствовал, как тонкий влажный язычок нежно исследует изгибы моей ушной раковины, в то время, как руки ее не менее активно занялись другими частями моего тела, и понял, что стремительно утрачиваю интерес к роли отстраненного воспитателя подрастающего поколения.

Видно, кое-что из того, что болтают про экстази, соответствует истине. Потому что до сих пор мне трудно отличить, что из происходившего со мной потом было сном, что явью: то я видел разметавшиеся по подушке волосы Линды где-то далеко-далеко внизу, словно смотрел с вершины горы, то наоборот, ее ставшие огромными груди с черными сосками колыхались высоко в небе надо мной, как громадные дирижабли, а в какой-то момент показалось, что наши тела и вовсе пропали, повисли во тьме и безвременье, словно спящие в ночной воде рыбы...

Когда на рассвете я открыл глаза, рядом никого не было. За дверью кто-то сопел, кашлял и, как мне показалось спросонья, скребся по-собачьи. Потом она отворилась, и на пороге возник Опарыш, сизый, как исподнее. Впрочем, я, наверное, выглядел не лучше. Во рту было гадостно, жгло глаза и ломило во всем теле. Но труба звала: герр Циммер через своего посланца извещал, что не терял времени даром и сутра уже вызвонил подходящую мне по всем параметрам машину в местечке по названием Зульпих или Зюльпих, я не разобрал. Тяжело скрипя, как несмазанная лебедка, я выволок себя сначала из постели, потом из комнаты, дотащил до ванной и, наконец, осторожно, как контейнер с нарисованной на боку рюмкой, опустил свое переполненное страданием тело на первый этаж, где чашка крепкого кофе и стакан апельсинового сока слегка скрасили мой слишком мрачный взгляд на окружающую действительность.

День оказался наполнен суетой и множеством мелких, последовательно вытекающих друг из друга событий, в которых мне принадлежала роль не намного большая, чем "болвану" при игре в преферанс. Единственным требующим выражения моей осмысленной воли действием стало одобрение покупаемой машины. Хозяин, малоулыбчивый и немногословный толстяк, только и делал, что отвечал на вопросы герра Циммера короткими, как карканье, "да" и "нет". Опарыш переводил, и из его переводов вырисовывалось, что кобылка действительно обладает всеми заявленными мною статями и при этом весьма недорога. Одно обстоятельство едва не омрачило мне новое приобретение: номер у автомобиля оказался 0666 - "число зверя", а я, будучи человеком хоть и не слишком суеверным, все-таки с некоторой тревогой отношусь к разного рода дурным приметам. Но в конце концов рациональное начало взяло верх, и я пинком выставил свои опасения за скобки реальной жизни. А зря. Уже много позже, так сказать, на лестнице, задним умом вспоминая всю эту историю с начала до конца, я вынужден был признать, что, хотя, конечно, неоновые письмена на стенке передо мной не загорались, да и своего пророка Даниила под рукой не случилось, судьба по крайней мере трижды делала мне весьма прозрачные намеки. Первым было наличие в названии снарядившей меня в путь фирмы слова "миг": откровенное свидетельство зыбкости и непостоянства. Вторым, безусловно, был похожий на наживку для глупых рыбок гид Гена, и теперь вот неприятное число. Но я не внял - ни каждому в отдельности, ни всей совокупности этих предупреждений, и теперь события катились к своему логическому завершению. Катились уже, к сожалению, на колёсах приобретенного на мои кровные Денежки автомобиля.