Светлана Бестужева-Лада - Умри ты сегодня, а я завтра или Мужчины для досуга

Обычно я плачу по двум причинам: от боли и от злости. Сейчас я плакала от бессилия и одиночество. И еще — от страха.

4. Он не мог справиться с собой: пришлось открыть окно и несколько раз глубоко вдохнуть холодный зимний воздух. Но холода он даже не почувствовал, так переполняла его злость. Прекрасно продуманное, спланированное и блестяще осуществленное мероприятие решило проблему только наполовину. Пока он не нашел эту штуку, его спокойствие и дальнейшая нормальная жизнь находились под угрозой краха. Что спокойствие — сама свобода оказывалась под вопросом в прямом смысле этого слова. И что такого незаконного он делал, скажите, пожалуйста? Продавал патентную документацию людям, которые с умом пользовались этой информацией? Тоже криминал! Да отечественные изобретатели должны ему в ножки поклониться за то, что их детища оказались вообще востребованными и реализованными на благо человечества. Да, сами изобретатели ничего не получили. Но им ничего и не светило, при совковой-то системе патентов. Ни раньше, когда процедура была бесплатной, ни теперь, когда за не нужно выложить кругленькую сумму в твердой валюте. Откуда валюта у голодранцев? То-то и оно.

У него первоначально тоже не было денег. Зато всегда была светлая голова. И умение войти в доверие. Девчонки из патентного бюро ничего не могли заподозрить, кроме того, что он явно неравнодушен к одной из них. Неравнодушен — ха! Он был и остался неравнодушен к тем документам, которые эти безмозглые балаболки оставляли на рабочих столах, убегая покурить, подкраситься или по каким-то еще столь же «важным» делам. А мини-фотоаппарат давным-давно изобретен. Перевести информацию на английский — вообще не проблема. Сложнее всего было найти покупателя, но он и с этим справился.

Достаточно того, что он один-единственный раз расслабился — и тут же стал жертвой вульгарного шантажа. А потом допустил утечку информации. Больше он таких ошибок не сделает. И если понадобится убрать еще кого-то уберет. Люди, угрожающие его благополучию, не имеют права на жизнь.

Для проверки его подозрений требовался один-единственный телефонный звонок. Если он прав, то действовать нужно будет немедленно. А если ошибается… Но чутье подсказывало ему, что все именно так и должно быть. Только туда могла она передать важную для нее вещь и тем самым сохранить тайну. Однолюбы не меняют своих привязанностей, а она была именно однолюбкой, уж кто-кто, а он это прекрасно знал. А будучи отменным логиком, спокойно выстраивал линию поведения практически любого человека, если хоть немного его знал. И никогда не ошибался, во всяком случае, до сих пор.

Положив телефонную трубку, он понял, что и теперь не ошибся в своих умозаключениях.

Андрей и Павел ушли от меня часа в три ночи, причем прихватили с собой злополучный диван. По их словам — до ближайшей помойки, потому что я одна с этим чудовищем не совладаю, да и незачем проводить в его обществе еще одну ночь. Хотя, по-моему, это уже были детали — жила год, какая разница. Но мужчины были непреклонны:

— Если бы вы могли справиться собственными силами, тогда еще было бы о чем говорить. Но ведь вам, похоже, никто не поможет. Володе, приятелю вашему, сейчас явно не до вас. Если только этот, ненаглядный любимый…

Андрей имел в виду Масика и я, несмотря на то, что ситуация была далеко не комичной, не смогла удержаться от смеха. Представить себе Масика, занимающегося тяжелой физической работой, было просто невозможно, даже при самом бурном воображении. Да и нетяжелой — тоже. Один раз он попросил воды, я принесла из кухни бутылку минералки, а через какое-то время захотела пить сама. Достала второй стакан — и тут Масик, опередив меня, королевским жестом его наполнил и торжественно произнес:

— Видишь, я и стакан воды подать могу!

На этом трудовые подвиги кандидата в мои супруги и закончились. Робкие намеки на плохо повешенный шкафчик в кухне и протекающий кран в ванной успеха не имели. Впрямую же я его ни о чем и не просила: за последнее время привыкла справляться самостоятельно, во-первых. И боялась, что меня это обяжет к чему-нибудь более серьезному, чем беседы, во-вторых.

В общем, мои визитеры удалились, оставив меня совершенно измученной и морально, и физически. Володин телефон был глухо занят. Павлу удалось узнать только то, что теоретически в горевшем здании Морфлота вечером никого не было, а те, кто обязан был там находиться, от пожара не пострадали. Но горели два верхних этажа, огонь еще далеко не потушен и со всей уверенностью сказать невозможно. А вдруг?

— Ни с того, ни с сего пожаров не бывает, — задумчиво сказал Павел, когда закончил свои телефонные переговоры. — Либо небрежность, либо поджог. Если небрежность — то кто-то в ней виноват. Если поджог — нужно искать, кому это выгодно. Завтра я вам сообщу, Наташа, касается это дело вашего приятеля или нет. То есть…

— То есть пострадала его жена или нет, а если да — то до какой степени.

— Совершенно верно.

Тревога о Марине и мысли о капсуле в диване гарантировали мне бессонную ночь. Поэтому я нарушила собственные принципы и проглотила таблетку снотворного. Заснула — как провалилась. И увидела этот сон… А проснувшись, обнаружила, что и без того кое-как слепленная из кусочков жизнь превратилась в не слишком изящную груду обломков. Незыблемым оставалось одно: работа. Издателей, заказавших мне перевод остросюжетного детектива, совершенно не волновали мои проблемы. А я, составляя график изготовления очередного шедевра, разумеется, не учитывала всевозможные осложнения в виде пожаров, радиоактивного излучения и так далее и тому подобное.

Да, у всех свои странности, у каждого барона — своя фантазия. В жизни, как таковой, я безалаберна до невероятности, могу забыть поесть или погладить кофточку. Но всегда, сколько себя помню, составляла расписание: сначала образцово-показательные «Режимы дня», где отмечала все, что нужно было сделать, в том числе, утреннюю гимнастику и чистку зубов, ну и, конечно же, школьные занятия и приготовление уроков. Главное удовольствие при этом мне доставляло вычеркивание выполненных пунктов, а уж просто острое наслаждение — перевыполнение программы.

Потом в расписание вносились лекции в институте и подготовка к экзаменам. Потом уже — только работа: сколько страниц нужно перепечатать, сколько — перевести. Когда сын был маленьким, подрабатывала машинисткой, потому что в моем институте, в отделе научно-технической информации, платили не слишком много. Тогда-то Володька — спасибо ему большое! — и пристроил меня «халтурить» в издательство. И вот когда выяснилось, что все развалилось, что институт наш и сам по себе мало кому нужен, а уж тот отдел, где я трудилась — тем более, издательство стало частным, быстро набрало обороты и стало уже открыто издавать многочисленные переводные детективы и любовные романы. Меня задействовали именно на детективах: с любовной лексикой и проблемами у меня наблюдалась явная напряженка, а описание погонь, перестрелок и прочих мочиловок удавались мне без проблем и достаточно лихо, даже когда я лишилась помощи Валерия.