Гревил Винн - Человек из Москвы

Только однажды вечером, когда мы сидели в "Лидо", где дают, наверное, самые профессиональные и эффектные представления в мире, настроение у него немного улучшилось: "Это очень хорошо, Гревил. Тут не просто красивые девушки - это превосходно сделано, это искусство не хуже балета, но не такое серьезное!" И все-таки прежней веселости в нем уже не было.

В последний день у него уже не оставалось никаких официальных дел, кроме приема в советском посольстве.

Утром мы снова отправились в Лувр. Огромные, тихие залы музея были почти безлюдны. Мы не разбирались в живописи на уровне специалистов. Если картина привлекала наше внимание, мы останавливались, если нет - проходили мимо. Нам не было необходимости обмениваться впечатлениями: картины говорили сами за себя. Мы смотрели в основном итальянскую живопись. Алекс по нескольку минут молчаливо простаивал перед великолепными, сочно выписанными картинами, точно хотел извлечь из них всю красоту и удержать ее в себе. Самое сильное впечатление на него произвел Леонардо - но не "Мона Лиза", перед которой он покачал головой, а "Иоанн Креститель". Он долго стоял перед ним, вглядываясь в его странное лицо, в игру света и тени, и наконец тихо сказал: "Он похож на нас".

Мы пообедали в маленьком баскском ресторанчике и договорились о том, что вечером, после приема в посольстве, устроим прощальную вечеринку вместе с Соней и одной из английских девушек. Он попросил меня пригласить рыжеволосую Тони - лучшую из всей компании, - с которой встречался, пока я был в Загребе.

- И знаешь, - добавил он, - должен тебя предупредить: я сказал Тони, что я из Белграда. Ну, она стала меня расспрашивать, кто я и что я, - вот, смеха ради, я и объявил себя знаменитым актером.

- Но это ведь почти правда, а?

Он улыбнулся:

- Пожалуй. В общем, я ей сказал, что веду здесь переговоры о съемках эпохального фильма, поэтому сегодня вечером нам надо продолжить эту тему. Хорошо бы тебе побыть кинематографистом. Хотя, может быть, она тебя знает?

- Мы виделись только один раз, в Лондоне. Она не знает, кто я.

- Тогда ты - режиссер, - заявил Алекс. - Соне я все объясню - это ей понравится!

Мелочь, конечно, но такое поведение было очень типично для Алекса: вырваться из своих рамок, внести неразбериху, убежать куда-нибудь очень далеко...

После обеда я позвонил Тони, снял апартаменты в гостинице, а затем мы все вместе отправились за покупками в "Галери-Лафайет" [Парижский универсальный магазин]. У нас в резерве была еще одна девушка, которая могла выполнять функции гида в случае, если Алексу захотелось бы посетить один из больших парижских магазинов. Это была маленькая и хорошенькая француженка, белокурая, курносая, с озорными глазами.

Ее звали Жанна. Она не была нашим агентом, но прошла необходимую проверку и находилась под контролем.

Алексу я об этом не сказал, поскольку он обижался, если замечал, что его "опекают", хотя ему было отлично известно: одно неосторожное слово подозрительному человеку (а подозрительными являлись все незнакомые люди) могло уничтожить плоды многолетнего труда.

Алекс сказал, что хочет купить подарки для своей семьи. В ответ моралистам, осуждающим человека, который накануне возвращения в лоно семьи участвует в парижской вечеринке, я могу возразить, что Алекс вел себя в соответствии со своей натурой. Но жену и дочь он любил, и, когда они были вместе, он, насколько я могу судить, проявлял к ним больше нежности, чем многие другие мужья, включая моралистов.

Итак, мне хотелось, чтобы этот последний день был для него настолько приятным, насколько возможно. В универмаге я передал его на попечение Жанны, а сам отправился купить кое-что для своих. Алекс с Жанной пошли в парфюмерный отдел. Когда мы снова встретились, он был нагружен свертками, а глаза его сверкали победным блеском.

- Жанна тоже будет на нашей вечеринке, - объявил он. - Мы договорились встретиться на "Вилла д'Эсте".

Выйдя из универмага, я сказал, что это плохо, когда на вечеринке присутствуют три девушки и только двое мужчин. Алекс беззаботно ответил: "Ну так пригласи третьего мужчину! Только не забудь предупредить его о нашем "фильме". Он, кстати, может сыграть роль продюсера".

Перед тем как разойтись по нашим гостиницам, я сказал, что заеду за ним в девять часов вечера. Я принял ванну, оделся во все свежее и начал поиски третьего мужчины. Разумеется, мы не могли пригласить на вечеринку кого угодно - надо было найти кого-нибудь из своих. Однако двое самых компанейских были заняты. Третий - он бы подошел как нельзя лучше - улетел в Англию, и еще несколько заявили, что не любят свиданий "вслепую". В конце концов мне удалось уговорить Блэки (имя вымышленное), заверив его, что наша компания очень тихая, поскольку человек он был весьма сдержанный. У Блэки был феноменальный послужной список: во время войны он организовывал эвакуацию с Балкан, да и сейчас оставался первоклассным агентом. Если у него и были слабости, то, во всяком случае, не вино и не женщины.

Я пригласил Блэки на "Вилла д'Эсте" к половине десятого, когда все мы уже будем сидеть за столом и путь к отступлению окажется для него отрезанным.

В девять часов я заехал за Алексом и Соней, и мы направились в ресторан, где нас уже ждали Жанна и Тони.

Мы сели за стол. В двадцать девять минут десятого я вышел в вестибюль, где и обнаружил Блэки, который посматривал на свои часы. Я вкратце объяснил ему, что он теперь кинопродюсер. Блэки встревожился:

- Постойте-ка, Гревил, что все это означает? Что я, по-вашему, должен говорить?

- Говорите о чем-нибудь большом и красивом, - посоветовал я, ведя его к нашему столу. - Вы - кинобосс. У вас несметное состояние, и вы всем диктуете свою волю!

Никогда еще более несговорчивый продюсер не садился за столик веселой компании. Однако, несмотря на свою неопытность в кинематографических делах, Блэки был хорошим разведчиком: после второго бокала шампанского он так вошел в роль и изложил такие грандиозные планы съемок фильма о Великой французской революции, что Тони и Жанна, навострившие уши при упоминании об огромных суммах, перенесли свое внимание с Алекса на Блэки. Наши три девушки составляли замечательное трио: рыжая, блондинка и брюнетка. Тони была профессиональной компанейской девушкой, сообразительной и готовой смеяться по любому поводу. Жанна словно сошла со страниц фотокалендаря для солидных бизнесменов, а скромница Соня многому успела научиться за время, проведенное в Париже. Ужин прошел великолепно: основным блюдом был фазан по-суворовски; мы танцевали и смотрели эстрадное представление.

Алекс становился все более и более возбужденным: ему хотелось, чтобы эта вечеринка была особенной - больше, чем просто вечеринка, - чтобы шум, музыка и смех ни на минуту не утихали. Он все время произносил тосты, рассказывал анекдоты и всячески хвастался своими "ролями" в кино. Для него было большим счастьем хоть на время забыть о своем "отечестве". К счастью, Тони и Жанна, как и все остальные из присутствующих, имели самое смутное представление о югославском кинематографе.