Анна и Сергей Литвиновы - Одноклассники smerti

– Баю-баюшки-баю, – пропела красивым голосом Галина Вадимовна. И на тот же мотив закончила: – Жди-те в кухне, я при-ду!

Полуянов повиновался. Прошел на кухню, плюхнулся на единственную свободную табуретку – остальные были завалены игрушками, надкушенными яблоками, перепачканной детской одеждой.

Он осмотрелся – типовые российские шесть метров. Убирать здесь, конечно, пытались, но ремонта явно не было уже лет двадцать.

Дима подавил жесточайшее желание закурить. Ну и ну, вот так семейка! Кем, интересно, эта маленькая девочка приходится Галине Вадимовне?

Его взгляд упал на прикрепленный к кухонной стене альбомный листок. Он изображал солнце – весьма кривобокое, с хаотично размещенными лучами. А под ним – еще более неуверенная надпись: «МАМАЧКЕ».

Мама? Но позвольте, уж пятьдесят-то Коренковой-старшей точно есть! А девочке – никак не больше трех!

За спиной зашелестели шаги. Журналист обернулся – на пороге стояла Галина Вадимовна. Она тут же приложила палец к губам, еле слышно попросила:

– Пожалуйста, очень тихо… У Маськи такой чуткий сон…

И Дима, тоже шепотом, потребовал:

– А кто она, эта Маська?

– Как кто? – изумилась женщина. – Дочь. – И голосом подчеркнула: – Моя настоящая дочь. Долгожданная. Любимая.

Она гордо вскинула голову и, будто не с незнакомым журналистом разговаривает, а дает клятву ей одной ведомой высшей силе, произнесла:

– И уж с ней-то все будет хорошо. Костьми лягу, но не допущу, чтоб как у Ленки!

Галина Вадимовна устало опустилась на соседнюю табуретку – прямо поверх лежащих на ней детских вещичек. Проницательно спросила:

– Вы, наверно, хотите курить?

– Мечтаю, – не стал врать Полуянов.

– Я тоже… мечтаю, – вздохнула она. – Уже больше тысячи дней как… Но – держусь. Чтоб не подавать Машеньке дурной пример…

– А давайте – пока она спит. По секрету, – ухмыльнулся Полуянов. И вытащил сигареты.

– Нет-нет, ни в коем случае! – всполошилась женщина. – Еще мне не хватало сейчас, когда столько всего позади, сорваться!

Жадно, будто алкаш на бутылку, взглянула на пачку «Мальборо» и попросила:

– Пожалуйста, уберите.

– Как скажете, – вздохнул Полуянов.

А Галина Вадимовна, будто оправдываясь, произнесла:

– Раньше… когда росла Леночка… я не сдерживалась. Считала, что имею право на личные, никому не подотчетные привычки. Что могу при дочери и курить, и выпивать. Только сейчас, к пятидесяти, я поняла: настоящая жизнь – это самоограничение…

Тут Полуянов был готов поспорить: он всегда считал, что лучше совершить что-нибудь порочное, нежели, как эта женщина, годами страдать и видеть запретный плод лишь во снах. Но дискуссию решил не затевать. Куда лучше воспользоваться тем, что разговор очень кстати свернул на Елену.

И Дима тихо спросил:

– Скажите… когда Лена начала пить?

– Очень рано. В пятнадцать, – жестко бросила Галина Вадимовна. И неожиданно добавила: – Все из-за нее! Ее подружки!

– Какой? – навострил уши журналист.

И в изумлении услышал:

– Да этой простушечки! Митрофановой!

– Надьки? – вырвалось у него.

– Вы ее знаете? – подняла брови женщина.

– Да нет, пока не знаю, – поспешно открестился от подруги Полуянов. – Просто списки выпускников смотрел. И слышал, что Надя с Леной были соседки. Ну и приятельницы…

– Не приятельницы – собутыльницы, – саркастически поправила его Галина Вадимовна.

Еще интересней.

– Не слишком ли крепкое определение? Для пятнадцатилетних девочек? – прищурился Полуянов.

– Для нее, Митрофановой, в самый раз, – припечатала женщина. – На ней уже тогда пробы негде было ставить.

Журналист еле удерживался, чтоб не расхохотаться. Это на Надьке-то, домашней девочке, негде ставить пробы! Да в пятнадцать лет! Ее и сейчас-то, в двадцать семь, на жалкий бокал мартини уболтать – целое дело. А не безумна ли, простите, Галина Вадимовна?

Хотя червячок сомнения, конечно, зашевелился. Как там великий Куприн писал? Что из раскаявшихся проституток получаются самые лучшие жены? Может, это правда? Может, и Надежда теперь не пьет, потому что в юности свою норму перевыполнила?

И он осторожно произнес:

– Какая там в пятнадцать лет выпивка? Все мы что-то пробовали, конечно. И я тоже. У родителей в заначке литровая бутылка анисовой водки имелась. Парадная. Болгарская. Стояла на почетном месте в горке – как, помните, в застойные времена выставляли. Ну, мы с друзьями оттуда и отливали по граммулечке. И добавляли, чтоб родители не спохватились, воды. Представляете, какой через год скандал разгорелся, когда эту водку решили наконец на стол выставить?

– Не сравнивайте, – отмахнулась Галина Вадимовна. – Одно дело по тридцать или по сколько там у вас получалось грамм водки. И другое – как Надя Елену спаивала. Покупала бутылку ликера на двоих. Крепкого. Двадцать с лишним градусов. Продавались в те годы псевдонемецкие. «Грейпфрут-лимон» или вишневый. А еще джин с тоником только появился в жестяных банках. И они, – женщина опять начала повышать голос, – по три банки выпивали! Можете себе представить: такие девочки – и по три!..

– Каждая? – недоверчиво переспросил журналист.

Первый, только что появившийся в России джин с тоником в жестяных банках он тоже прекрасно помнил: сивуха, да еще изрядной крепости. Лично его с двух банок срывало с катушек, а уж чтобы школьницы по три осилили – это и вовсе нереально. Чушь какую-то Галина Вадимовна несет.

Он решил зайти с другого бока. Заявил:

– Но позвольте… Если Митрофанова с пятнадцати лет так пьет – давно бы уже свою жизнь под забором закончила! Но она, я слышал, хорошее образование получила. Работает. Карьеру делает.

– И где же она рабо-отает? – с непередаваемой интонацией поинтересовалась собеседница.

Явно ожидала услышать, что как минимум в стриптизе или сомнительном массажном салоне.

– В библиотеке, – кротко улыбнулся Полуянов. – В историко-архивной. – И зачем-то добавил: – Между прочим, заместителем начальника зала всемирной истории.

Галина Вадимовна, кажется, была удивлена. И хотя пробормотала с сомнением: «Знаем мы этих… библиотекарей» – но задумалась. А потом вдруг произнесла:

– Значит, не зря мне всегда казалось, еще когда девочки школьницами были… – она запнулась.

– Что? – воззрился на нее Полуянов.

Женщина выдержала его взгляд. И твердо закончила:

– Что Митрофанова эта Лену специально спаивала. Она моей дочери всегда больше, чем себе, наливала. И не пьянела в отличие от Леночки…

Дима не удержался от смешка.

– А не слишком ли сложная комбинация? Для юной девочки?

– Не слишком. Потому что Митрофанова ради Степки на все готова была. Он ведь Лену мою любил! А Надежда из-за этого страшно злилась.