Мария Брикер - Фонарь Диогена

Никита не имел привычки отбивать чужих женщин, но, взглянув в тот вечер Лиле в глаза, понял, что имеет полное право отодвинуть мальчонку в сторону. Он легко убрал его с дороги. Пришлось, правда, впоследствии чинить ребра и вправлять челюсть – вонючее сыкло был неспособен вести мужской разговор один на один, приехал на разборки в компании таких же, как и он, прощелыг. Был бы Саша один, Верховцев от него мокрое место оставил бы, а так только зубы ему проредил, так что теперь бывший бойфренд Лили носит во рту дорогую металлокерамику и на тусовках обходит Верховцева за километр. Дружкам Саши тоже не поздоровилось, кое-кому пришлось после беседы лечить печень, зашивать лицо и чинить нос – пять лет занятий боксом сослужили Никите хорошую службу. Через несколько месяцев синеглазая красавица Лиля, девятнадцатилетняя студентка третьего курса педагогического института, стала женой тридцатидвухлетнего бизнесмена Никиты Андреевича Верховцева.

Увлечение байкерством давно осталось в прошлом. Он никогда и не пропагандировал подобный образ жизни, просто стресс снимал после напряженного рабочего дня в офисе. Собственный бизнес выматывал, нужна была разрядка. Так и болтался – то в спортклуб, грушу «потрясти» и пар выпустить, то на байке носился, чтобы хлебнуть свежего воздуха и адреналин в кровь закачать. Но стремительно развивающийся бизнес отнимал все больше сил и времени, и «Харлей Дэвидсон» все реже выезжал из гаража. Спортзал с любимой грушей сменился теннисным кортом, гольфовыми полями и бильярдными залами, где за игрой по ходу дела решались бизнес-вопросы. Лиля тоже недолго «болела» ездой на мотоцикле: когда Верховцев пересадил жену на «Порше», интерес ее к данному виду спорта тут же угас, и Лиля с азартом принялась ловить адреналин, гоняя по Москве в более комфортных условиях, а не как «полуфабрикат». И в целом страсть к экстриму будоражила ее молодую кровь недолго. Были попытки заняться альпинизмом, был этап обучения вождению самолета; спуск на байдарках по горной реке, поход с тургруппой в тайгу, но Лиля быстро ко всему подобному остывала. Беременность отрезвила ее и вовсе, жена присмирела. К сожалению, ребенка сохранить не удалось. Жена решила, что виноваты врачи, которые не учли возможных рисков, переключилась на нетрадиционную медицину и теперь активно посещала бабок и прочих знахарок. Верховцев не вмешивался, молча терпел очередной заскок жены. Одно радовало, что «добрая» ведунья, которая наплела Лиле, что лилейник – это ее оберег и нужно всегда держать его при себе, чтобы роды состоялись, не порекомендовала жене лилии, иначе он нашел бы эту знахарку и лично придушил. Запах лилий ассоциировался у Верховцева с дорогим общественным туалетом, а свой дом Никита Андреевич превращать в заведение такого рода отнюдь не желал.

По начищенному до блеска паркету прошлепал дворецкий в ливрее и лаковых штиблетах.

– Ваша овсянка, сэр! – протянул он, поставил перед Верховцевым тарелку с кашей и поклонился.

– Как идиот выглядишь, – поморщился Никита Андреевич и резко отодвинул тарелку от себя.

– А по-моему, я выгляжу восхитительно, – гоготнул дворецкий, присел рядом за длинный стол, стянул белые перчатки, бросил их на скатерть.

– Да уж, Илюша, – усмехнулся Верховцев. – Ты свою восхитительную рожу видел? У тебя же на физиономии нарисована классовая ненависть ко всем капиталистам, вместе взятым. Я тебя прошу, смени выражение лица с пролетарского на услужливо-интеллигентное. Иначе все дело завалишь.

– Это у меня-то пролетарское лицо? – возмутился дворецкий. – А в глаз не хотите, голубчик Никита Андреевич, получить? Забыли, милейший, кем был мой прадед? Он же был в натуре аристократ!

– Знаю, Шахновский, знаю. Твоя разлюбезная бабушка мне весь мозг в свое время пропарила, рассказывая историю твоего происхождения. И я в курсе, что прадед твой был купцом первой гильдии и имел в Чернигове ателье и магазин готового платья. Это его ты аристократом называешь? Или своего деда, который бежал из Чернигова в Москву с любимой женщиной, нищей институткой, не пожелав исполнить волю отца и жениться на дочери бакалейщика? С какого это перепугу твои предки вдруг аристократами стали? Может, я просто не в курсе? Твоя милейшая бабушка в молодости с кем-то согрешила?

– Не оскверняй святыню! – пафосно заявил Шахновский, тряхнув длинными смоляными кудрями и поправив съехавшие с носа очки. – Моя бабушка хранила верность деду до гробовой доски. Жаль, что дочка пошла не в нее. Прикинь, моя драгоценная маман снова выскочила замуж.

– Опять? В третий раз? – вскинул брови Верховцев.

– В четвертый, – печально уточнил Шахновский. Верховцев сочувственно посмотрел на друга детства и вздохнул.

Мать Шахновского, Софья Павловна, женщина необыкновенной красоты и изящества, талантливая и довольно известная в узких кругах художница, несмотря на строгое традиционное воспитание, не отличалась постоянством, но причина смены партнеров была далеко не в ее ветрености, а в самой сущности ее творческой, чувственной натуры. Софья Павловна не могла не любить, без любви она чахла и засыхала, как цветок без воды. Мужчины вдохновляли ее и окрыляли. В каждый новый роман она бросалась, как в омут, с головой, каждого нового мужчину она искренне любила и отдавалась страсти без остатка. Когда ресурс ее чувств иссякал, Софья Павловна воспламенялась вновь, но уже по отношению к новому объекту. Как это ни парадоксально, но «бывшие» оставались навсегда преданы матери Ильи и продолжали ее опекать и боготворить совершенно безвозмездно, даже после разрыва близких с нею отношений. Нужды Софья Павловна никогда не знала, выглядела безупречно и немного стеснялась повзрослевшего сына, который напоминал ей о возрасте. К слову, разница в возрасте у сына с матерью была невелика, так как впервые Софья Павловна, тогда еще Сонечка, воспламенилась в возрасте шестнадцати с половиной лет. Пожалуй, это был единственный случай, когда Сонечкину жертвенную любовь не оценили по достоинству. «Ромео» исчез с горизонта сразу, как только узнал, в каком положении оказалась его юная пассия.

Бабуля Шахновского, выслушав сбивчивый Сонечкин рассказ о несчастной любви и предательстве, прерываемый слезами и тесным общением с унитазом, махнула рюмку валерьянки и приняла волевое решение: плод греховной любви оставить на белом свете, а Сонечку быстренько выдать замуж за приличного человека. Кандидат в мужья нашелся сразу: сын друзей семьи, подающий надежды конструктор одного закрытого НИИ. В Сонечку он давно и безнадежно был влюблен и на брак согласился мгновенно, не смутило его даже то обстоятельство, что невеста уже пребывает в интересном положении. Осталось правильно расставить акценты и обрисовать радужные перспективы этого брака родителям жениха. Бабуля справилась с задачей мастерски, подкрепив сделку обещанием разменять свое четырехкомнатное родовое гнездо в центре столицы на два гнезда поменьше и подарить молодым на свадьбу двухкомнатную квартиру. Родители конструктора упорствовать не стали и сынулю благословили, к тому же мать жениха, женщина здравомыслящая и практичная, прекрасно отдавала себе отчет, что другая возможность пристроить свое чадо вряд ли когда-либо ей представится. Аркаша Шахновский, так звали жениха, красотой не блистал: это был нескладный молчаливый юноша двадцати семи лет с большим носом, заметной сутулостью и неизлечимым комплексом неполноценности. «Зато образованный и интеллигентный! Вы станете отличной парой», – рявкнула Сонечкина мама на робкое возражение дочери.