Евгений Орлов - Крылья для демона

– Да ну его, па!

– Поссорились? – догадался отец. – Не пересолил?

– Поссорились, – Дашка в два глотка ополовинила стакан молока.

Отец удивился:

– Че так?

– Глупый он.

– Цветы таскал…

– Глупый.

Мартен бдел под ногами, иногда трогая хозяйкино бедро: «Дай!». Вскоре у мохнатой морды скопилось крошек. Он их обнюхивал и выпрашивал новые – кошачий спорт. Отец вытер руки кухонным полотенцем, поднялся, выудил в пепельнице бычок посправнее, затрещал огонек – дым спрятался под потолком. Дашка заученно открыла форточку – спорить бесполезно, можно лишь приспособиться. Длинные облака, слой за слоем, потекли на улицу, где перемешались с воплями соседского петуха.

– Давно в суп просится! – сказал отец. Мартен согласился, стрельнув глазами.

Время сыпалось тонкой струйкой, да и обвалилось. Дашка заметалась по комнате, собирая конспекты.

– Электричка скоро, – отец подлил масла в огонь.

– Где альбом!

– В холодильнике посмотри.

– Ну, па!

– Под телевизором… Будто я до ночи бумагу марал.

– Па!

– Карандаш у получебурека забери, – посоветовал отец. Мартен мял зубами оранжевое дерево.

– Отдай! – Кот негодующе разжал челюсти. Дашка погрозила кулаком. – Скажи еще что-нибудь. – Мартен хмыкнул и перевалился на другой бок. Далеко засвистел маневровый, забубнила станционная трансляция.

– Через завод беги – автобуса не дождешься, – порекомендовал папка.

– Да, знаю, – отмахнулась Дашка, влезла в мешковатый свитер, завязала шнурки на кедах. Джинсы были длинноваты, поэтому на пятках истрепались. Сумка – через плечо.

– У меня в армии в такой противогаз лежал, – поддел отец.

– Па!

– Лицо запачкай – в тамбуре за своего сойдешь, – хохотнул тот.

– Зато денег не возьмут, – парировала Дашка.

– И то дело! Беги, доча.

– Цом…

Хвостик мечется параллельно земле. Заборы, цеха, разбитый асфальт – мелькают перед глазами. Свысока таращится труба котельной. Шик – услышав гудок электрички на Спутнике, запрыгнуть в последнюю дверь на Океанской. Переезд… Матросики улюлюкают из кузова. Сто метров до перрона. За спиной нарастает гул, перестук. Не оборачиваться! Обдав визгом тормозов и плотным воздухом, электричка втекает на станцию. Тридцать метров. Горячие рельсы пахнут нефтью и каленым железом. Блестят фары локомотива, лыбится нарисованная улыбка. Десять, три, один… Дашка взлетела на перрон, еле увернулась от столба. Зашипел воздух. Она ворвалась в тамбур и повиснув на противоположной двери. Успела!

– Успела? – дворняга приподняла голову. Тонкая шерсть едва скрывала ребра. Дашка показала ей язык и зашла в вагон. Место все-таки нашлось, огромная тетка травила соседей запахом застарелого пота. Попутчики морщились, но привыкали. Даша юркнула к окошку, невзначай отодвигая хозяйственную сумку.

– Простите. – Тетка не ответила, однако воздух завибрировал. Напротив – очкастый субчик сосредоточено изучал газету, но стоило опустить глаза – пялится на коленки. Дашка прикрыла их «противогазной» сумкой, достала альбомчик и карандаш. Тетенька любопытно покосилась. Да, пожалуйста! На бумаге сами собой появились тополя, скамейки, шахматисты. Напрашивался дождь, но Даша упрямо остановила карандаш. Стало совестно перед крестом за фантазерское предательство: глядеть на него и рисовать другое – подло. В четыре движения легли контуры постамента, резкие уверенные линии заслонили деревья. Он получился непропорционально большим, видимый почти сбоку. Дура – все испортила! Дашка перевернула страничку и принялась за мультяшных бурундуков…

Тум-дум, дум-дум… Меняются люди, запахи; мешаются характеры. Похрапывание обрывается хохотом, стучат двери. Тум-дум, дум-дум… Электричка выскочила из леса. Низкое солнце пускает «блинчики», лучи отскакивают от морской ряби и запрыгивают в окна. Дашка зажмурилась. Бегут назад камешки, лодочные гаражи посматривают на буруны. Недоразумением топорщится остров Коврижка. Тум-дум, дум-дум…

– Художница? – вкрадчиво поинтересовалась тетка.

– А? – Дашка оторвалась от окна.

– Художница? – повторила женщина, для дурочки, ткнула пальцем в альбом. Даша пожала плечами, постаралась не обидеть.

– Так… Гидролог… Учусь.

– Гидролог? – удивилась тетя. – А что за зверь?

– Я не знаю, – ошарашила Дашка. Тетка поджала губы. Ну и пусть, если, правда, не понимаю. Дашка обернулась на тамбур. Зашел усталый дяденька.

– Газеты, журналы, кроссворды!.. – Дворняга попытался сунуться следом, но получил по носу дверью-гильотиной. Пес сделал стойку, царапая стекло. – Газеты, журналы, кроссворды!.. – Дашка вернулась к альбому, блудливый взгляд очкарика юркнул под газету. Жалко псена! Домой, наверное, едет – из отпуска. Дашка широко улыбнулась, перевернула бурундуков и набросала кабысдоха: пожирнее, с прямоугольником на шее – «проездной». На листе псу было весело и уютно. – Газеты, журналы, кроссворды!..

Вокзал кипел, чайками накинулись таксисты.

– До центра!

– Мы в центре, дяденька! – парировала Дашка, прижав сумку к груди, чтоб не оторвали. Таксист хмыкнул, прожег спину взглядом. Дашку проглотил трамвай, попробовал переварить, но не успел – она выскочила на Покровском парке, уцепилась за горстку прогульщиков на пешеходной зебре. Дамы сонно пахли парфюмом, пацаны курили на ходу – играли в спешку. На другой стороне, под главным корпусом, давилась бутербродом Ленка Фомичева. Увидев Дашку, она помахала рукой. Ну да! – кричать не интеллигентно, а жрать под тошниловкой кошатинку можно. Дашка погладила сумку, псу в альбоме нравилось.

– Дуся, опаздываешь! – Ленка брезгливо потрясла пальцами, стряхивая кетчуп. – Платок есть?

Дашка порылась в сумке, достала салфетку.

– Вот! – Ленка вытерлась, бросила бумажный катыш в урну. Не попала, криволапая. Заметила край альбома:

– Не лень таскать?

Дашка пожала плечами.

– А тебе трусы таскать не надоело?

– Фу, дура! – «Фома» надула губы, небрежно заправила за ухо обесцвеченный локон. Взялась за портфель двумя руками, он повис над голыми бедрами. – Сашка про тебя спрашивал.

– Ну, его…

– Поссорились?

– Вот еще! – вскипела Дашка. – Надоел.

– Он ровненький такой…

– Забирай!

– Нафига? – я баба чейная! – Фома показала серебряное колечко.

– Мне он тоже ни к чему.

– Думаешь? – Ленка притязательно осмотрела ее серый свитер и джинсы. Примирилась. – Тебе виднее. Пойдем?

В огромной аудитории, куда по недоразумению воткнули два потока, дебютировал молоденький аспирант. Он сбивчиво рассказывал о плотности, вставляя меж уравнениями «таким образом, посмотрим». Никто не смотрел, но большинство пользовалось неавторитетностью докладчика: кто-то досыпал, кто-то трепался, кто-то тупо уставился в окно. Даша выручила собаку: из-под потрепанной обложки показался блеклый нос – она намеревалась сделать его теплым и мокрым.