Светлана Алешина - Таблетки от жадности (сборник)

– Кстати, – сказал Гурьев, – а какие у нас планы на завтра?

– Завтра с утра я иду на санэпидстанцию беседовать со знакомыми и сослуживцами Верейского, – сказала я. – С ними проще, чем с родственниками. На санэпидстанцию меня могут пустить по журналистскому удостоверению.

– Верно, – сказал Павлик. – Это домой к Верейскому ты не припрешься с вопросами. Если ты не из ментуры, сразу пошлют к хреновой матери.

– Вот именно, – подтвердила я со вздохом. – Но к родственникам Верейского можно подъехать в воскресенье, когда санитарного врача будут хоронить. Кто, кстати сказать, составит мне компанию на завтра и на воскресенье? Не одной же мне по всем этим местам шляться!

– Твой, Ирина, законный супруг, – невозмутимо ответил Павлик. – А меня уж будь добра от печальных зрелищ чужого горя избавить!

– И я завтра не могу, – сказал извиняющимся тоном Костя Шилов. – Завтра у меня опять командировка в район.

Да уж, подумала я, получалось весело. Когда мне во всех моих расследованиях позарез нужен спутник, сразу все оказываются по горло занятыми и помочь ничем не могут.

– Завтра, Ирина, так уж и быть, пойдем вместе на санэпидстанцию, – сказал вдруг Гурьев. – Кстати сказать, майор мне почти обещал завтра же устроить встречу и с Надеждой Андреевой, в его кабинете, часа в четыре дня. Разумеется, в его присутствии, но поклялся не мешать задавать вопросы.

– И мне можно будет туда пойти? – обрадовалась я. – Валера, это капитально, ты просто молодчина!

– Да, я знаю, что я молодчина, – отвечал невозмутимо наш криминальный репортер. – А вот в воскресенье, извини, я тоже занят. Чем тебе, в самом деле, не подходит твой Володька?

– В субботу он занят в университете, – сказала я. – А в воскресенье собирался весь день безвылазно пробыть на пляже. Но ничего, пойдем на пляж ближе к вечеру, вряд ли к тому времени похолодает или Волга обмелеет так, что купаться нельзя будет. Итак, решено: встречаемся с тобой, Валера, завтра в девять на телевидении. Верно? Кстати, ты в курсе, где находится городская санэпидстанция?

– Конечно, – кивнул Гурский. – Мы туда запросто доберемся пешком, она от телецентра недалеко.

– А сейчас, – сказала я, – Костя, пожалуйста, развезите нас всех по домам. Мне кажется, я сегодня так устала, как до сих пор не уставала еще ни разу в жизни.

Мне снился страшный лесной пожар. Стена пламени наступала, могучие деревья вспыхивали точно спички и, в одно мгновение превратившись в ослепительно пылающий факел, как подкошенные валились на землю, разбрасывая вокруг облака искр и дыма. Ветер раздувал огонь, гнал его, разбрасывая во все стороны клубы огня, жара, гари и копоти. Казалось, что горит все вокруг: трава и деревья, сам воздух, земля и небо. Всяческая лесная живность, большая и малая, медведи и лоси, волки и лисы, зайцы, белки, куницы мчались мне навстречу, спасаясь от страшного пожара, не разбирая дороги, забыв, кто из них враги, а кто друзья, в ужасе перед огнем спасая свою жизнь. Толпа зверей едва не сшибала меня с ног.

А я, точно не замечая смертельной опасности, шла навстречу приближающемуся бушующему пламени, направлялась в самое его пекло, сама не зная, зачем и почему. Смертельный ужас охватывал меня, я хотела повернуть, бежать прочь от него, но ноги не слушались, продолжали свое движение вперед. И вот уже стена огня совсем рядом, клубы дыма душат меня, жар опаляет щеки и ресницы. В ужасе я пытаюсь кричать, но крик хриплым стоном замирает в моем пересохшем горле, и новый порыв ветра швыряет шквал огня мне прямо в лицо…

Я проснулась вся в поту, с бешено бьющимся сердцем. И словно в продолжение ночного кошмара обнаружила, что спальня и вправду вся в дыму, и от запаха гари саднит в горле. В ужасе вскочив, я поспешила на кухню.

Эпицентром задымления был, разумеется, духовой шкаф нашей газовой плиты. В сизом дыму я едва разглядела своего супруга в трусах и майке, но с намотанным вокруг головы полотенцем, извлекающего из духовки нечто, что я вначале приняла за мастерски вырезанную руками опытного скульптора из куска черного каменного угля фигурку куриной тушки, уложенной на спину и с торчащими кверху обрубками-окорочками. Сходство было тем более разительным, что куриная тушка была облеплена кристалликами соли, поблескивавшими в желтом свете кухонной лампочки.

Поставив «скульптуру» на стол, Володька поспешил поплотнее закутать нос и рот в полотенце.

– Я вижу, ты занялся вырезанием из каменного угля, – сказала я спросонья, чувствуя, что еще немного, и задохнусь в дыму. – Только не пойму, зачем ты засунул ее в духовку? По-моему, у каменного угля и без того достаточно закопченный вид.

Володька растерянно смотрел то на меня, то на очередное произведение своего кулинарного творчества.

– Слушай, это великолепнейший рецепт куриного жаркого, – сказал Володька. – Мне вчера дали его наши женщины в университете. Представляешь, берешь разделанную курицу, кладешь ее на сковородку, куда предварительно насыпан толстый слой соли. И ставишь это в духовку на медленный огонь. Правда, жарится это довольно долго, нужно сидеть и ждать возле плиты, следить, чтобы не пригорело.

– И ты проследил и заснул за этим ожиданием!

– Не заснул, а просто задумался, – вздохнул Володька.

– А когда очнулся от задумчивости, тут все уже было синим от дыма, правда?

Володька смотрел на меня смущенно и виновато. В то утро мы завтракали на балконе.

Городская санэпидстанция помещалась в старинном трехэтажном купеческом особняке, домов такого типа сохранилось во множестве в нашем городе. У входа нам с Валерой пришлось все-таки показать наши журналистские удостоверения, внимательно разглядев которые, вахтерша – пожилая и совершенно безобидная на вид женщина – сказала коротко:

– Проходите.

Я в некоторой растерянности оглядела широкую старинную чугунную лестницу, ведущую на второй этаж: а куда, собственно, должны мы были теперь проходить? Мне на помощь пришел Гурьев, спросивший у вахтерши:

– Скажите, а Верейский сейчас здесь?

Вахтерша вытаращила на него глаза.

– Верейский? – переспросила она с каким-то суеверным ужасом. – Вон, посмотрите! – и она указала нам куда-то позади нас.

Обернувшись, мы увидели на противоположной стене портрет Верейского в траурной рамке и извещение о его смерти.

– Гражданская панихида завтра в одиннадцать в здании санэпидстанции, – констатировал Валера Гурьев. – Ну, на это мероприятие ты пойдешь со своим Владимиром Николаевичем. У меня на завтра развлечение поинтереснее намечается.

Я покорно кивнула. То, что Гурьев, несмотря на свою деятельность криминального репортера, боится покойников и терпеть не может похорон, было известно всем на телевидении.