Дия Гарина - Бите-дритте, фрау мадам

– А перед тобой только хвостом покрути, ты и лису в курятник запустишь. Кобель, – старуха зыркнула на Чинарова, так что тот покраснел даже сквозь бронзовый загар.

– Не-е-е, баба Степа, – неожиданно вступился за меня мой подопечный. – Она хорошая. Честное слово. Она мне кучу всего понарассказала и картошку помогла почистить. Даже порезалась сильно.

– Картошку почистить и то не может, бесстыдница городская, – продолжала ворчать баба Степа. – Да не стой ты столбом, как тебя… Ника! Покажь руку-та!

Понимая, что со старухой лучше не спорить, я протянула ей перевязанную Николаем ладонь, на которой сквозь бинты отчетливо проступало алое пятно.

– И перевязать-та толком не смогла, косорукая.

Ворчание старухи перешло в совсем неразличимое бормотание, а морщинистая кисть скользнула куда-то в складки поневы, извлекая из них маленький пузырек темного стекла. Пока я гадала, что она собирается делать, баба Степа сноровисто размотала бинт и от души плеснула мне на рану едко пахнущую жидкость.

– Блин! – возопила я, пытаясь выдернуть вмиг онемевшую от боли руку из лап бабушки-садистки. Но не тут-то было. Баба Степа держала крепко. Я не ожидала такой силы от этого божьего одуванчика, едва достигавшего макушкой мне до подбородка. Однако же!

– Вот как перевязывать надо, – как ни в чем не бывало, продолжала она ворчать, аккуратно наматывая бинт на невыносимо саднящий порез. – До свадьбы заживет. А теперь идите. Мне допрясть надо. А потом еще носки связать. Кыш отсюда, охальники.

– Отлично, – провозгласил Николай, едва мы вышли на широкое крыльцо с балюстрадой. – Вы ей понравились. Значит, спать теперь можно спокойно.

– Ничего себе, понравилась! – задохнулась я.

– Без балды, понравилась, – подтвердил Николай. – Стала бы иначе она с вами возиться – руку перевязывать.

– Да кто она вообще такая? – вырвался у меня крик души.

– Степанида Егоровна Силантьева – главный исторический консультант, – улыбнулся Чинаров. – Она и стирать наших отроков учит, и прясть, и ткать… В общем мастер на все руки. Она немного того. Не в себе. Так что вы на ее выходки внимания не обращайте. И не бойтесь – баба Степа безобидная. Так, поворчит немного для порядка, и все. А детей она любит.

– Она, что, из соседней деревни?

– Не совсем, – покачал головой Николай. – В лесу она живет. Здесь неподалеку. Избушка у нее на курьих ножках возле Черной горы стоит. Деревенские старушку побаиваются. Говорят, что ведьма.

– Ни фига она не ведьма, – вмешался молчавший доселе Пашка. – Клевая бабка. Она мне вчера синяк чем-то помазала. А сегодня его уже нет.

– Ну, не знаю, – не сдавалась я. – Может она и тихая сумасшедшая, но дети…

– Дети! – возмутился Николай, – Да когда я учился, в нашей школе столько учителей чокнутых было – мама не горюй. И ничего. А она, между прочим, еще с Великой Отечественной тут живет. Партизанила в этих лесах. Да так и осталась. Говорят, всю ее семью немцы сожгли. С тех пор она и тронулась. Жениха убитого уже шестьдесят с лишним лет ждет. Ходит и бормочет: «Он вернется, долгожданный мой. Обязательно вернется. А я его дождусь. Обязательно дождусь. И не помру, пока не увижу».

Солнце ли в этот миг спряталось за случайное облако, ветер ли с озера потянул осенней прохладой, только в сердце возник противный холодный комок и ни в какую не желал таять. Так всегда случалась, когда я примеривала на себя чужую судьбу. Смогла бы я жить, потеряв самых близких людей, шестьдесят лет изо дня в день ждать возвращения жениха, не в силах отомстить или забыть? Не знаю. И знать не хочу. А хочу завернуться с головой в одеяло и забыться крепким, исцеляющим душу сном. Жаль только, не могу. Суетливый Пашка, охранять которого мне предстоит целых три дня, уже бежал к избам, откуда гурьбой вываливались подростки, сменившие крестьянские рубахи на плавки и купальники.

– Николай Сергеевич, – загалдели они все разом, – пора!

Что именно «пора», догадаться было не сложно. И я могла только пожалеть себя – ведь купальника в моем распоряжении не имелось. А до понимания высокой культуры нудизма мне было еще далеко. Вот так и получилось, что я сидела на белом чистом песке, в тени высоких берез. А ребятня вместе со своим вожатым бултыхались в теплой воде умопомрачительно красивого озера. Жаль, что до сих пор не узнала, как оно называется, но, на мой взгляд, больше всего ему подошло бы название «Черное». Под высокими обрывами и в тени раскидистых ив, там, где мелкие волны не слепили солнечными бликами и небесным ультрамарином, озеро казалась совершенно угольным. Я даже набрала в ладони пригоршню пахнущей свежестью воды, чтобы разобраться в этом феномене, но сочащаяся сквозь пальцы влага была кристально прозрачна.

Я не стала доискиваться причин такого обмана зрения и сосредоточилась на моем подопечном, который в этот момент влезал на Николая. «Вожатый» стоял по грудь в воде и швырял за ноги взбирающуюся на него детвору. Детвора жизнерадостно пищала, а Николай пытался зашвырнуть следующего желающего как можно дальше. Тугие бугры мышц перекатывались по загорелым плечам, отвлекая меня от основного занятия – наблюдения за белобрысым Пашкой. Как ни странно, но «синдром первого дня» напрочь, позабыл о моем существовании. Вопреки обыкновению, я совсем не боялась. И с какой-то ленцой одним глазом окидывала подступающие к воде травянистые склоны, а другим следила за тем, как Николай высоко подкидывает Пашку, и тот с оглушительным воплем плюхается в воду. Не испугалась я, даже когда белобрысая голова не показалась на поверхности в положенное время. Слишком часто мои подопечные пытались меня таким образом поддразнить. Ждали, что телохранительница очертя голову бросится их спасать. Ха! Этот номер не пройдет. Хотя…

Все еще убежденная, что меня разыгрывают, я на всякий случай подошла к самому краю берега и уставилась на то место, где скрылся под водой мой подопечный. Раз, два, три, четыре… После двадцати я глубоко вздохнула. После тридцати, как была в джинсах и кроссовках, так и рванула в озеро, оставляя за собой шлейф хрустальных брызг. А вдруг он ударился на дне о корягу? Просто потерял сознание, ведь он так легко падает в обморок? Не добежав двух метров до ничего не понимавшего Чинарова, я нырнула и наугад закружилась, пытаясь ощупью отыскать исчезнувшего мальчишку.

Когда воздух в легких закончился, мне волей неволей пришлось вынырнуть за новой порцией кислорода. Вода, попавшая в мои широко открытые глаза, тщетно пытавшиеся разглядеть что-либо в пронизанной солнечными лучами толще, жгла не хуже кислоты. И потому я не сразу разглядела, что из-за плеча Николая осторожно высовывается белобрысая Пашкина голова. Но уж когда разглядела… Высшее педагогическое образование не помешало мне высказать все, что я думаю о маленьких засранцах, норовящих довести до инфаркта своих заботливых телохранителей. А также о великовозрастных придурках, которым косая сажень в плечах заменяет половину действующих мозговых извилин. И хотя Николай, в отличие от Пашки, жизнерадостно скалящегося из-за его спины, улыбался несколько виновато, кипевшая во мне обида грозила перерасти в настоящую вендетту.