Юлия Эйч - Яр

Я отпустил француженку, и послал Кнутова поискать новую жертву для допроса. А сам подошел к огромному окну и прижал лоб к холодному стеклу. Вид открывался на заднюю сторону дома. Все-таки чтобы там не говорил Пушкин про «очей очарование», осень чаще довольно негативно действует на природу. За окном были поникшие от влажности кусты и невысокие деревца с редкой грязно-желтой листвой. Газонная трава, все еще отстаивающая зеленый цвет, то тут, то там переходила в бурые проплешины. Цветы на нескольких клумбах пожухли и стояли сиротливыми жалкими уродцами. Блестящая от дождя каменная дорожка, игриво виляя в стороны, вела куда-то вниз. Видимо, к реке, которая протекала метрах в трехстах от дома. Отсюда был виден самый край темного, быстрого потока. Пейзаж навевал тоску. Я с раздражением отвернулся. Гордеев стоял все в той же позе, глядя вниз и слегка покусывая губы. Позже я еще не раз замечал эту его привычку. Это было едва не единственное проявление его беспокойства или нетерпения. Выдержка у него была отменная. Но что в нем женщины такого находят? Ничего особенного. Прямой нос, губы узкие – никакой «чувственной пухлости», как это обычно говорят, небольшой разрез глаз. Однако, сами эти почти черные глаза… ощущение, что их взгляд может как лазер с легким шипением прожечь насквозь. И в них чувствуется не только ум, но опыт, знание жизни. Хотя парень-то довольно молод. Сколько ему? 27? 30?

– Яр, а сколько вам лет? – выпалил я, поддавшись порыву. «Лазеры» тут же впились в мое лицо и стали обшаривать. Пауза затянулась. И мне уже стало неловко за свое неуместное любопытство, когда, наконец, прозвучало лаконичное:

– 36.

Это очевидно была благодарность за мое хорошее утреннее поведение. Потому что как я быстро понял, отвечать прямо на любой поставленный вопрос, Гордеев страшно не любил, а если дело касалось его личности, так и подавно. Скрытность была его кредо. Не знаю уж преднамеренным, чтобы заинтриговать окружающих, или инстинктивным, чтобы не пустить никого дальше порога своей души. Но тогда меня позабавило его нежелание открывать возраст. Прямо как барышня. И мне захотелось его поддеть, тем более я чувствовал перед ним некоторую робость, а это, как известно, заставляет быть грубым:

– А что значит Яр? Сокращение от слова ярость? Кличка такая?

Он усмехнулся.

– Почти. Сокращение от моего имени – Ярополк.

– О, ваши родители – оригиналы.

– Раз уже мы перешли к столь личным вопросам, предлагаю перейти на ты.

– Я согласно кивнул и услышал ровный голос Валерии от двери:

– Может быть, принести кофе?

– Давайте позже, – я снова уселся в кресло. – Вы нам сначала расскажите, что знаете, а потом кофе.

Девушка очень мило пожала одним плечиком и грациозно приземлилась на стул. При этом в отличие от юбки Марсель ее платье сдвинулось лишь на пару миллиметров. И все же, несмотря на ее внешнюю холодность и деловитость, в ее позе и лице была какая-то чувственность. Не откровенная сексуальность, но что-то бесконечно привлекательное и манящее. Мне даже пришло в голову, что возможно маска холодности ей просто необходима, иначе слишком многие могли не удержаться от объятий.

– Рассказывать особенно нечего. Услышала крик Марьяны и прибежала, – сказала она.

– А до крика, вы ничего не слышали? Голосов, шума?

После недолгого раздумья она ответила:

– Даже не знаю… Не уверена, но кажется незадолго до этого стукнула входная дверь. Моя комната почти над входом, но поручиться за это не могу.

– А скажите, почему собственно вы все живете в одном доме? Не хотелось уехать, жить самостоятельно?

Девушка мельком взглянула на Яра, интуитивно прося у него поддержки. Похоже, я затронул больную тему. Гордеев не преминул заметить призыв о помощи.

– Думаю, это не имеет отношения к делу, – веско сказал он, изменив своему правилу не мешать мне. Но если я его еще не прогнал, это не значит, что можно наглеть. Не поворачиваясь, я повторил вопрос:

– Так почему?

Надо отдать Валерии должное, она постаралась не допустить разворачивания скрытого конфликта и быстро ответила:

– Я и моя сестра периодически делали попытки съехать, но отец боялся отпускать нас от себя и каждый раз уговаривал остаться. Даже после развода с моей матерью, папа купил ей дом неподалеку отсюда, чтобы не терять ее из вида. Он любил все и всех держать под контролем.

А вот это уже было интересно. Значит, персонаж, который на данном этапе у нас числится главным недоброжелателем жертвы, живет где-то совсем рядом.

– Вы не могли бы пригласить вашу мать сюда? Для беседы?

– Я ей пыталась дозвониться недавно. Но дома сказали, что она уехала куда-то рано утром, а ее мобильный недоступен. Но она в курсе событий. Я уже разговаривала с ней ночью.

– Ясно. Что ж. Тогда, пожалуй, позовите свою сестру.

Кажется, через маску ее хладнокровия на мгновение проступило смущение:

– Я бы попросила вас пока не тревожить Марьяну. Она очень расстроена случившимся. А Полина… Полина уехала. Мне жаль, но она сказала, что записана на пилинг и должна непременно провести его сегодня, чтобы прийти в норму ко дню рождения Максима…

Ха. У нее отца кокнули, а она думает про салоны красоты. Мощно. А папаша-то, похоже, не пользовался особой любовью среди домочадцев. Или, может, у богатеев вообще чувства несколько атрофированы?

– А Максим это кто?

– Это жених Полины. Максим Кротов. Правда, день свадьбы пока не назначен. Собственно, он был назначен уже дважды, но… отец переносил.

– Переносил? Почему?

Девушка помолчала, видимо, решая, какой степени доверия заслуживает милиция. Но к Гордееву на этот раз не апеллировала. Она вообще старалась делать вид, что его тут нет, смотрела только на меня, так что мне даже периодически становилось неловко под взглядом этих явно неглупых глаз. Наконец, она решилась:

– Отец был не в восторге от Максима. Он вообще долго пытался отвадить его от Поли, но она, как правило, слабая и покладистая, иногда умела упираться так, что танком не сдвинешь. Поэтому свадьба все-таки была назначена, но папа всячески старался ее отсрочить под тем или иным предлогом. После второй отмены новый день так и не назначили.

– Очень интересно, – в задумчивости протянул Яр, приковав взгляды всех присутствующих в комнате. Но продолжения не последовало. Я поблагодарил Валерию и попросил прислать нам еще не опрошенных домочадцев. Выяснилось, что остался только садовник Степан. Шофер повез Полину. Пришлось довольствоваться садовником.

Это оказался усатый коренастый мужичок в синей спецовке. Он не добавил ничего нового к рассказам остальных свидетелей. Работал в доме уже 15 лет, с тех пор как уволили предыдущего садовника «за разгул и пьянство», как любезно пояснил работяга. Однако ничего примечательного о своем хозяине он сказать так и не смог. Мол, больше в саду, цветы-кусты, а хозяйские дела – это его не касается. Мне его простоватость местами казалось даже несколько наигранной. Занимательным оказалось лишь его замечание относительно входной двери.