Михаил Вершовский - Молчание Апостола

Потом он резко повернулся к Николасу, решительно кивнул и буркнул:

– Czemu nie? [12] Почему бы и нет? ( польск. )

– Именно, именно, – засиял улыбкой генерал. – Por quе́ no? [13] Почему бы и нет? ( исп. )

На сей раз улыбнулся Кшыжовский.

– Адольфо, – с показным удивлением спросил он. – Ты знаешь и польский?

– Мой дорогой Тадеуш! – Николас покачал головой. – Сколько лет длилось правление польского Папы? Иезуит в моем положении просто не мог не выучить родной язык его святейшества. Из уважения. Из почтения. А кроме того… ведь Папа и его преосвященство епископ Дзивиш, самое приближенное к понтифику лицо, между собой куда чаще говорили по-польски, чем на латыни.

Последняя фраза разом стерла улыбку с лица кардинала.

Генерал сразу же заметил эту резкую смену настроения, решил не напрягать обстановку еще больше, шагнул к кардиналу, приобнял его, прощаясь, и произнес:

– Ваше высокопреосвященство!

– Монсеньор, – негромко ответствовал Кшыжовский.

Николас, которому оставалось два года до восьми десятков, выпрямился и пружинистым энергичным шагом направился к дверям, которые беззвучно распахнулись перед ним и так же тихо закрылись.

Однако, оставшись один, кардинал не направился к шкафчику. Он опустился на колени перед портретом Иоанна Павла Второго и несколько раз покаянно ударил себя кулаком в грудь.

– Святой отче! Прости! Прости и научи, прошу, что мне делать? Что? Можем ли мы строить Церковь и Веру на лжи? На крови и убийстве? Кем и чем мы стали? Прости, прости, прости…

Потом кардинал не без труда поднялся и направился к шкафчику с разноцветными и разнокалиберными бутылками. Там он сразу нашел то, чем можно было промыть раны: бесхитростного дизайна бутылку, этикетка которой гласила «Wódka Wyborowa».

Но и коньяку плеснул себе в бокал кардинал Кшыжовский. Прав был генерал: тут и нервы вразнос, да и боль предстояла немалая.

«Заботлив монсеньор, – скривившись, подумал кардинал. Сплошь забота – как бы дружеская. Как бы. Все последние годы и я сам, и мое окружение живет в мире иллюзий. Как бы правды. Как бы веры. Как бы служения Богу. Или… – Внезапная мысль обожгла его мозг: – Или служения… как бы Богу?»

Кардинал истово перекрестился, произнеся вслух:

– Защити, Господи!

Он залпом выпил коньяк, тяжело опустился на стул, стоявший рядом, и, не мигая, смотрел на портрет святого понтифика, земляка, учителя, канонизированного нынешним Папой. Смотрел, не отрываясь и не замечая, как по щекам его ручьем катятся слезы.

«Эх, отец святой, ваше святейшество, тяжеловат подарок по завещанию вашему мне достался. Ведь в завещании своем понтифик выразил благодарность за верное служение мне, прелату Кшыжовскому, и высказал просьбу к будущему Папе: вознаградить верное служение прелата титулом кардинала-диакона – низшая из ступеней кардинальского достоинства, но при красной шапочке. Спасибо, ваше святейшество. Теперь я навек как на цепи при Ватикане».

Все титулы, почет и всю роскошь, окружавшую кардинальскую его жизнь, Тадеуш Кшыжовский отдал бы за то, чтобы как прежде служить приходским ксендзом в городишке Белжице, что совсем недалеко от Люблина. А ведь были еще и люблинские студенческие годы. Машину времени бы, да не придумали ее еще. В католическом университете он впервые лицом к лицу встретился с профессором этики и нравственного богословия, талантливым драматургом и поэтом, молодым еще – сорока, пожалуй, не было – Каролем Войтылой. Этот экзамен Тадеуш на всю жизнь запомнил.

«Фамилия пана студента?»

«Кшыжовский».

«Кем же пан себя видит по окончании университета нашего? Богословом, ученым?»

«Ксендзом, пан профессор, и никак иначе».

«Пожалуй, при такой фамилии [14] Кшыж (krzyż) по-польски «крест». и впрямь никак иначе».

И не знал, не ведал студентик юный, что профессор, напротив него сидящий, вознесен будет до высочайших высот земных и выше, до высот небесных, станет святым Католической Церкви и его, студентика юного, судьбою. От темных кудрей до седых волос.

Довольно скоро возведен был прелат Войтыла в епископы, еще через несколько лет стал архиепископом Краковским. Тогда-то и вызвал он бывшего студентика – не забыл! – в Краков, где предложил – а от архиепископских предложений не отказываются! – занять должность помощника при архиепископском секретаре-принципале, прелате Станиславе Дзивише.

С Войтылой и Дзивишем выехал Кшыжовский и на выборы нового Папы после внезапной – очень внезапной – смерти Иоанна Павла Первого.

«Ненадолго, – сказал архиепископ. – Недельку от силы, и домой».

Несколько дней подряд из трубы дважды в день вился черный дым, означавший, что Папа еще не избран. И вдруг… Огромная толпа на площади Святого Петра зашевелилась, заходила волнами.

Она загудела на всех языках, среди которых, конечно, преобладал итальянский:

– Abbiamo il Papa! У нас есть Папа! Папа!

Из трубы клубами валил белый дым. Понтифик избран. Через несколько минут он должен появиться на балконе апостольского дворца. Толпа уже хлынула туда, ожидая увидеть нового Папу. Тадеуш не шел, его несло это неудержимое течение человеческих тел и душ. Он видел, как на перила балкона было выброшено бархатное знамя с папским гербом. Вскоре появился новый понтифик, поднял руки и благословил народ. Люди падали на колени, истово крестились.

Отовсюду неслось:

– Abbiamo il Papa!

Но молодой прелат из Польши стоял, застыв как жена Лота, обратившаяся в соляной столб. Ибо на балконе апостольского дворца появился, благословляя народ, его бывший профессор и архиепископ Краковский. Тоже уже бывший.

С того дня и остались все три поляка в Ватикане. Дзивиш стал секретарем главы Католической Церкви. Кшыжовский этой официальной должности не имел, был скорее техническим ассистентом Дзивиша. Сам же Дзивиш очень быстро стал самым влиятельным человеком в клокочущем от интриг папском дворе. Еще с краковских времен он был настолько близким другом его святейшества, что даже кровать Дзивиша стояла в папских покоях, на расстоянии вытянутой руки от ложа понтифика.

Эх, ваше высокопреосвященство, пан Станислав! Будь кардинал Дзивиш сейчас не архиепископом в Кракове по завещанию Папы, а, как и прежде, всего лишь секретарем-принципалом понтифика, все кровавые игры генерала иезуитов были бы пресечены немедленно. Но… ведь сам Дзивиш и «внедрил» Тадеуша в орден.

«Нам – то есть ему и Папе – очень нужны там свои люди», – убеждал он Кшыжовского.

Что ж, убедил.

Вот он, Ватикан, средоточие веры, приковывающий к себе умы и сердца сотен миллионов людей. И вот он, Ватикан, где все следят за всеми, запутавшийся в интригах настолько, что и не понять, какой там век на дворе. Порой кажется, что воскресли кровавые Борджиа или, пожалуй, и не умирали вовсе.