Светлана Бестужева-Лада - За секунду до выстрела

Я уважила его просьбу, причем голос у меня дрожал не столько от страха, сколько от злости. Терпеть не могу шантаж, да ещё такой нетонкий!

– Так вот, – отчеканил мой ненаглядный, вернувшись в комнату, – никто ни с кем не расходится. Наоборот. До моего нового назначения осталось всего ничего, потерпишь. А потом зарегистрируемся и поедем работать за границу. Скорее всего, в Бразилию.

– Где много-много диких обезьян, – пробормотала я себе под нос, все ещё находясь под впечатлением увиденного на балконе акробатического этюда.

Отличительной чертой Севочки было ещё и то, что он совершенно не знал даже тех клише, которые были на слуху у всей страны. И вообще слушал в основном себя.

– Какие, к черту, обезьяны? – повысил он голос. – Займись лучше квартирой, посмотри, в каком она состоянии. Это же зоопарк какой-то!

По-моему, такие штуки называются ассоциативным идиотизмом.

Я покорно занялась санитарно-техническими работами, тихонько лелея в душе коварные замыслы и не без надежды ожидая, что милый после всего пережитого скоро заснет и мне не придется ещё и заглаживать свою вину в койке. Не лежит у меня душа к этому занятию, не доросла, наверное, или темперамент вялый. Севочка же на моем, прямо скажем, нимфеточном фоне выглядел просто сексуальным гигантом, чем невероятно гордился. Возможно, в этом и крылась его привязанность ко мне: всякие сравнения его возможностей и особенностей с кем-то ещё просто исключались. Хоть в ту, хоть в другую сторону. Но вот в вопросе о замужестве и дальнейшей совместной жизни…

Нет, за границу мне хотелось не меньше, чем любой нормальной советской девушке, но… без Севочки. Если бы он хоть сказал, что любит меня или ещё что-то в этом роде… Увы, романтикой в наших отношениях и не пахло. Подозреваю, что на роль супруги я была выбрана по принципу: «Жениться надо на сироте». Просто других сирот в то время под рукой не оказалось и пока не предвиделось, а по хозяйству от бабушки я много чему успела научиться. Бесплатная домработница – поди-ка плохо, и без хлопот.

Да и вообще девушка просто приятная во всех отношениях, без амбиций и претензий, зато со своей жилплощадью и уже имеющейся московской пропиской. Такие, между прочим, в наше время на дороге не валяются, даже на обочине не залеживаются.

Это я к тому, что определенную цену себе все-таки знала и поэтому решила, наконец, сама стать хозяйкой своей судьбы, а не ждать милостей ни от природы, ни от Севочки. Поэтому когда квартира была доведена до стерильного блеска, я перестирала и перегладила все нуждавшееся в этом белье, сготовила обед на пару дней и, собрав свои нехитрые шмотки, тихо выскочила из дома, не забыв оставить на видном месте ключ от квартиры ненаглядного, с очень трогательной запиской: «Не ищи меня, Белоконь. Все кончено».

Довольная собой и своим литературным произведением, я шагала по предрассветной Москве, полной грудью вдыхая сладкий воздух свободы. От Сокольников, где обитал мой суженый, до моих апартаментов в переулке Арбата было часа два хода, я преодолела их за полтора, заперлась в квартире на все имевшиеся там запоры, отключила телефон и повалилась спать. Снились мне синие медведи и розовые слоны, безжалостно расправлявшиеся с оголтелыми стаями бразильских обезьян.

Мне эти милые млекопитающие были действительно глубоко неинтересны. Специализировалась я в так называемых «очерках морали нравов» – жанр в то время чуть менее безобидный, чем футбол, а также пыталась стать фотокорреспондентом, чего мне почему-то не позволяла пара мэтров в нашей газете с трогательным названием «Социалистическая промышленность». Сдохли бы, но не позволили. А в газету я попала после распределения в институте, и должна была Бога молить за такую милость, потому что в девяти шансах из десяти должна была попасть в какую-нибудь провинциальную многотиражку. Десятым же шансом оказался пост корреспондента в вышеупомянутом издании, и я за него ухватилась, так как родилась в Москве, в ней выросла и в ней же надеялась – со временем, конечно, – умереть. Хотя платили мне, прямо скажем, столько, сколько обеспечивало мои сверхминимальные потребности, а к более выгодным видам работ не подпускали.

Мелкими же заданиями коллеги со мной всегда делились щедро, особенно нудными, зная, что Орлова (это я) материал вытянет, что называется, «на зубах» и у начальства не будет никаких неприятностей. Писать люблю вообще до умопомрачения, поэтому любую, самую неблагодарную работу коллеги норовили свалить на меня. А вот фотографировать – фигушки. Но я не жаловалась, только решительно не понимала, что буду делать в Бразилии со своим спортсменом, представляя, как зачахну без любимой работы от тоски ровно через неделю. Тем более – вдали от Москвы.

«Решено! – подумала я, проснувшись после недолгого, но освежающего сна и включила телефон. – Начинаю новую жизнь. И не с понедельника, а прямо сегодня. Попью кофейку, подумаю, приду в редакцию раньше всех, сяду за стол и начну работать. Коллеги сойдут с ума от такой перемены – ну и Бог с ними».

С этими спасительными мыслями я снова провалилась в сон, и разбудил меня телефонный звонок. Но это был не Севочка, как я в первую минуту подумала, а редактор одной из не слишком популярных газет, редакция которой к тому же располагалась на другом конце Москвы. Он предложил мне все-таки приехать за завалявшимся там с прошлого года гонораром. Уж если повезет, то по всем программам сразу!

Деньги лишними не бывают, причитавшейся мне тридцатки могло с лихвой хватить на удовлетворение моих месячных потребностей (свобода, свобода!), посему я наскоро ополоснула лицо, влезла в джинсы и майку, завязала на затылке «конский хвост» (как бы в отместку Севочке, который эту прическу почему-то ненавидел и бесконечно требовал, чтобы я постриглась «под Гавроша» и не пренебрегала косметикой. Все бы ничего, но беда заключалась в том, что в таком «прикиде» я выглядела как щенок в эполетах) и вылетела из квартиры сначала на лестницу, а потом во двор, имевший неприятную особенность в виде очень крутого поворота в него с улицы. Местные это знают, а чужаки в наши тупиковые дворы захаживают крайне редко.

В ту самую секунду, когда я выскочила из-за этого чертового поворота на Кропоткинскую улицу, слева буквально из ничего материализовалась черная «Волга» и, как мне показалось, стремительно прыгнула на меня. Отдам должное водителю, машина затормозила в полумиллиметре от края моих кед. Могло быть и хуже, конечно, причем намного, но я все равно не удержалась на ногах и брякнулась на сияющий лаком капот, пребольно ушибив голову, бок и, кажется, локоть.

Обе дверцы распахнулись одновременно, и два мужских голоса, как мне показалось, хором, заорали: