Андрей Константинов - Движуха

– Это все понятно. Но какова конечная цель? – уточнил формулировку Купцов. – Просто мой профессиональный опыт свидетельствует, что потерпевший стремится найти своего обидчика в трех случаях.

– Это в каких же?

– Случай первый: он хочет уличить негодяя и сдать властям, каковые вынесут справедливый приговор. Второй: хочет свести счеты сам, по закону мести. И наконец, третий: терпила желает получить денежную компенсацию за свои мытарства. Так каковы мотивы твоих боссов, Костя?

Сигаретный дым в кабинете сгустился до физически ощутимой плотности.

– Они же бизнесмены, – после некоторой паузы ответил Зеленков с улыбкой. Вот только улыбка была невеселой.

– Они же бизнесмены, – повторил вслед за Костей Купцов. И попросил сигарету.

– Ты же бросил, – напомнил Петрухин, протягивая пачку «Мальборо».

– Я не бросил, я – приостановил, – машинально ответил Леонид. Думал он сейчас явно о другом.

В комнате висел слоями дым, трое матерых профи сидели и молчали.

– Значит, говоришь, бизнесмены? – повторил Купцов.

– Бизнесмены.

– Выражаясь старорежимным – «барыги»?

– Типа того.

– Барыга редко мечтает о мести, – резюмировал Леонид.

Он громко закашлялся и сунул только что прикуренную сигарету в переполненную пепельницу.

Барыге не нужна месть. Барыге нужны бабки. Поэтому объятые пламенем камикадзе из «Феникса» не обрушатся на «Манхэттен». Серое нью-йоркское небо, пробитое башнями «Америкэн-интернешенс-билдинга» и «Трамп-билдинга» вторично, после приснопамятного «Фаренгейта 9/11», не вздрогнет от клекота огненных птиц-мстителей. Нет, они, разумеется, туда прилетят, но только для того, чтобы поклевать жемчужных зерен в закромах золотой Уолл-стрит. Чужой «любимый город» может спать спокойно. Потому что… барыге не нужна месть, барыге нужны бабки.

Второй раз кряду Купцов покидал офис «Магистрали» в состоянии внутреннего клокотания и раздражения. Но если в первый раз его негатив был связан исключительно с непонятными до поры до времени действиями Петрухина, то вот теперь его негодование было обращено внутрь себя и адресовано исключительно себе любимому. Леонид поначалу даже не понял: с чего он вдруг так взъерепенился? Всяко ведь не из-за идиотских нью-йоркских ассоциаций, навеянных словом «Манхэттен» и памятью о городе, в котором никогда не был? И лишь теперь, выкатившись вместе с Димкой на улицу Казанскую и направляясь к зачаленному на стояке «фердинанду», он понял, что причина нынешней злости кроется в отчетливом осознании того факта, что он – бывший следователь Купцов – играет на поле барыги и представляет интересы барыги же.

– А чего ты, собственно, ожидал? – как можно нейтральнее спросил Петрухин, на раз-два раскусивший настроение напарника. – Ты все правильно щас сказал: барыга редко мечтает о мести. Нет, возможно, он о ней и мечтает. Но когда появляется выбор между мщением и денюжкой, выбирает, естессно, денюжку.

– И тебя здесь ничего не смущает?

– Абсолютно ничего. Это, брат, марксизЬм.

– Не знаю, марксизм это или, напротив, какой-нить мазохизм. Но в любом случае получается, что я сейчас работаю не ради того, чтобы поднять убийство и, извини за пафос, отдать убийцу правосудию. А за то, чтобы один барыга смог подоить другого, козыряя раскрытым убийством?

– Исчерпывающая формулировка. Мудро, глыбко.

– А тебе не кажется, Дима, что мы с тобой снова занимаемся мерзостью?

Петрухин остановился, уперся взглядом в напарника и заговорил медленно, с нажимом:

– Ох ты ж, какие мы стали нравственные!.. А когда ты брался за это дело – ты о чем думал? А когда вставал под знамена бывшего криминального авторитета по прозвищу Брюнет, а? Что, ностальгия по ментовскому прошлому замучила?

– Может, и замучила, – глухо сказал Купцов, отводя глаза.

Самое поганое, что Петрухин угодил в самую точку.

Ибо, вставая под «магистральные» знамена, Леонид и в самом деле не питал никаких иллюзий. В тот момент его действительно вела ностальгия по ментовскому прошлому, которое Купцов, впрочем, никогда не идеализировал. Так как в нем, в славном следацком прошлом, тоже всякого хватало: и дуроломства, и бюрократических загогулин, и липы. Но! Была и работа. Честная работа по очистке города Петра, Ленина и – не к ночи будь помянутого Анатолия – от подонков всех мастей.

– Нет, дружочек, это не ностальгия – это ты с жиру бесишься! – не на шутку завелся Дмитрий. – Тот же Брюнет дал тебе возможность заниматься Делом! При этом ты не связан рамками УПК. Ты получаешь за свой труд весьма немалые деньги. Чего еще тебе надо? Чего ты злишься?

Купцов промолчал.

– А злишься ты, дружочек, на своих коллег – бывших ментов – и… главным образом… на себя. Ответь, только честно: а с какого такого перепугу, собственно?

– Я… я не знаю.

– Да всё ты знаешь! Просто в тебе подал голос основной ментовский инстинкт: вор должен сидеть в тюрьме! А нынешний сценарий такого, похоже, не предусматривает. Вот потому ты и зол, следачок. Злой и нервный. Как баба беременная… Всё, чао, бамбино. Отгоняй «фердинанда» в стойло, а я прогуляюсь. Подышу перед сном свежим воздухом.

– Погодь, Дима…

– Ша, Лёня! На сегодня – всё! Дай мне провести остаток вечера без этого твоего мозгоебства и достоевщины!..

Петрухин резко развернулся и быстрым шагом двинул в сторону Невского проспекта. Оставляя приятеля один на один с его нравственными терзаниями. Однако, пройдя каких-то метров двадцать, Дмитрий на ходу вытащил мобилу и вызвал номер Голубкова.

Продолжающий отбывать номер в «Храме искусств» Брюнет далеко не сразу, но отозвался:

– Алё! Борисыч, ты? Что стряслось?

– Витя, ты географически сейчас где?.. Охренеть! И как долго ты там еще пробудешь?.. Да нет, просто назрела потреба побазарить… А это удобно? Супруга не загрызет?.. Ну смотри, только на меня потом не сваливай. Тогда через полчаса встречаемся в лобби-баре в «Европейской». Договорились. Конец связи!..

«…Лёнчик начал психовать. – размышлял/прикидывал Петрухин, потягивая виски в ожидании Брюнета. – Отчасти я его понимаю. Расклад-то ведь какой получается? А такой, что мы практически вышли на исполнителей. Может статься, конечно, что тверские жители Петров и Мирошников, билеты которым на вечер „черного вторника“ заказывала Татьяна, не при делах, но это маловероятно. Девять из десяти, что именно эти двое орудовали на Казанской. И что звонок в приемную “Манхэттен-Плюс” был докладом Митрохе или Бодуле о проделанной работе. Судя по всему – Митрофанову, так как именно он вскоре дал указание секретарше приобрести на вечер два билета до Твери. Гастролеры сделали свое дело – гастролеры могут укатить… И вот теперь мы на них вышли. Кстати, снова сделали это очень элегантно, аналитически. Мы вышли на них, и Лёня вдруг принялся психовать. Следак-интеллигентишко, мля!..