Виталий Лозович - Под звездой «Сердце Карла»

Через две ночи пути деревья стали исчезать, а вместо них тянулась унылая тундра. Было похоже, что путь его уже заканчивается. Когда они проехали крошечную станцию Кзейда, на которой совершенно оборвалась полоса слабого северного леса, Вектор заметил, что большинство пассажиров стали звонить по мобильным телефонам. В этой глуши это могло означать только то, что они подъезжали к Северску. Пора было уже и проверить обстановку. Вектор достал свой мобильник, набрал номер, долгие переливчатые гудки сменил глухой мужской голос. Вектор сказал только два слова – всё в норме?… Голос чуть помолчал, потом ответил:

– В Северске только что убрали Марка. Три часа назад. Товар держи. Ответишь головой. Мы подумаем. Перезвони, как будешь на месте. И не суетись, на вокзале могут встречать тебя. Понял?

– Кто? – вырвалось у Вектора.

– Кто, кто, – нервно повторили там, – легаши проклятые, «мусора» поганые! Понял, кто?! Повторяю – за товар отвечаешь! – и человек отключился от связи.

Вектор замер в оцепенении. Он даже трубку забыл отключить. Стоял так в тамбуре, пока рука сама собой не сползла вниз. Здесь он очнулся, глянул в окно – Кзейда. Поезд тронулся и покатил дальше. Куда дальше? Туда, где его будут встречать?… Мимо проплыл вокзальчик. Вектор быстро вышел из тамбура и прошёл в купе. Там сидел один из трех его попутчиков, остальные, очевидно, уже были в вагоне-ресторане, где они провели, впрочем, всю дорогу. Вектор сел напротив, бесцельно уставился в окно. Что делать? Спрыгнуть с поезда?… Этого сейчас хотелось больше всего. Когда-нибудь это должно было случиться, вот и случилось. Может, всё же сбросить груз? Нет. За груз – головой. И это не шутки. Им там наплевать – как тут, и что тут. Как же уйти? Так. Вначале надо подумать, от кого уходить… Уходить вначале надо от тех, кто может его «встречать». Кто может встречать?… Вот же сволочи поганые! Куда можно деть эту сумку?… Если его «возьмут» на вокзале, груза всё одно – не видать. Может, подсунуть кому? Нет. Эх, если бы он позвонил до этой поганой Кзейды! Он бы успел спрыгнуть и оставить груз на этом вокзальчике, а потом бы приехать… Просто сунул бы в камеру хранения. Впрочем, тогда могли бы взять и прямо на этом вокзальчике… Его уже могут «вести», здесь, в поезде. Может, даже вот этот попутчик напротив… морда жирная… Вектор посидел немного, барабаня пальцами по столику. Время текло быстро, мимо проплыл километровый столбик – две тысячи сто девяносто девять… Он сидел, и с каждой минутой нервный озноб колотил его всё больше и больше.

– А что – сильно опаздываем? – ни с того, ни с сего вдруг спросил он тревожно соседа.

– Как – опаздываем? – удивился тот и машинально глянул на часы, – По расписанию.

– А в тамбуре говорили – после этой… Кзейды… на разъезде остановят…

– Да Вы что? – ужаснулся тот, поднялся и, выходя, пробормотал, – Этого ещё не хватало.

Вектор тут же захлопнул за ним дверь на «секретку» и на замок в придачу. Что делать? Зачем он сейчас соврал соседу про разъезд? Какой разъезд? Он и разъездов здесь никаких не знает. Интуиция. Здесь хоть разъезд-то есть? Интуиция никогда его не подводила. Он лихорадочно глянул в окно – мимо плыла зелёная тундра, деревья совсем перестали встречаться. Мимо проплыл ещё один столбик очередного километра – две тысячи двести ровно… Он отчего-то сразу запомнил эти цифры, как сфотографировал. Тук-тук. Рельсы. Тук-тук… Два раза. Тук-тук… три раза… Вектор мигом достал сверху баул с товаром, рванул вниз окно купе, оно мягко ушло, и в вагон ворвался шум поезда. Тук-тук… Вектор начитал для верности десять перестуков, потом резко, двумя руками, как можно дальше выбросил сумку в кусты. Тёмно-зелёный баул, с чёрными прожилками по бокам, пролетел дугой от поезда и упал мягко вниз по откосу, за небольшим придорожным болотцем, в кустах. Защитного цвета сумка тут же слилась с окружающим пространством. Лишь бы теперь эти путевые обходчики не нашли. Лишь бы теперь сам нашёл – пришло на ум Вектору. Сам найдёт… сам он запросто найдёт. Десятая рельса от километража две двести ровно. В купе постучали, Вектор задвинул окно, открыл дверь. Вошёл сосед и радостно доложил:

– Ну так брешут! Проводница сказала – без остановок почти пойдёт.

Он всегда просыпался на самом рассвете. Солнце только поднималось, и лучи его были нестерпимо ослепительны. Они пронизывали город насквозь, они пронизывали насквозь его небольшую комнату со скошенным потолком под самой крышей. Прямо за сухой штукатуркой над самой его головой и начиналась крыша. На уровне его лица в ней помещалось крошечное окошко в две створки, под ним был узкий, хрупкий карниз, за которым шла вниз красная черепица крыши. Он поднимался со своей кровати, подходил к окну, открывал его и в комнату врывался утренний шум города, утренний воздух, утренняя свежесть моря. Прямо под его окном город расстилался красным полем черепичных крыш до самого берега лазурной глади воды. Прямо под крышами, между домов, в нешироких улочках спешили по утрам на службу и на заработки жители города. Далеко у моря звенел трамвай. Трамвай ходил по Приморскому бульвару, где он любил гулять каждый вечер, любоваться закатом солнца, тихой морской волной и стайками длинноногих девчонок, мелькавшими повсюду. Когда море было особенно спокойным, по его синей глади каждый погожий вечер простирался неширокий ослепительный прощальный луч солнца. Он едва заметно колыхался на воде и исчезал лишь тогда, когда солнечный диск полностью уходил за горизонт. Солнечные искорки гасли, небосвод темнел, над городом загорались звёзды, и вскоре весь берег сиял разноцветными огнями увеселительных заведений и гремел рвущейся из них громкой музыкой. А когда над морем всходила луна, всё вокруг светлело, и горы, обрамлявшие городок, матово светились на тёмном небе серебристыми силуэтами. Город шумел ночной жизнью до самого утра. Шумел музыкой, разноязычным говором, всплесками мужской ярости и женским смехом, а когда вновь всходило солнце, город вновь спешил по своим делам и нуждам, словно и не спал совсем. Солнце всходило над этими уютными улицами, будило людей своими лучами, освещало красную черепицу, и вновь наступал этот неугомонный праздник жизни. День сменялся днём, а сказка жизни не проходила, она была вечной, как и сама жизнь. И можно было только удивляться, насколько был красив этот город: что утром, что днём, что вечером… Утром, когда он просыпался в лучах восходящего солнца; днём, когда жизнь в нём кипела и бурлила; вечером, когда город отдыхал после большого трудового дня и ночью, когда город спал, а над ним простиралось громадное звёздное небо, чёрное и бездонное. И среди огромного количества сверкающих звёзд он всегда находил лишь одну звезду – Полярную… Она висела дальше всех остальных. Она жила севернее всех остальных. Она светила где-то там, на далёком неведомом Севере, где вечный холод, вечный снег и мороз, где бродят по снегу мохнатые волки, где белые медведи плавают в ледяной воде студёного мрачного океана, где люди не видят зимой солнца, где от мороза лопаются неприкрытые снегом прибрежные камни, где вместо птиц носится по небу одно лишь северное сияние. Там, в этих снегах, и висит прямо над головой эта удивительная и загадочная Полярная звезда в окружении полярных сияний. А под ней – снег, холод, стужа, пурга, темнота, ночь, ночь, ночь.