Вячеслав Денисов - Сумочка из крокодиловой кожи. Криминальный детектив и мелодрамы Кольского полуострова

– Прекрати, Степаныч! Так нельзя.

– Ну, только если совсем немножко… – сдался Кульмин. – И впрямь, грех ножки-то не обмыть.

Уютная просторная квартира незаметно наполнилась едким запахом табачного дыма и оголтелым разговором шумной мужской компании. Михаил Степанович открыл консервы, поджарил яичницу и, для более приятного вкуса, посыпал её перцем. У его разомлевших гостей, обветренные на морозе щёки горели алым румянцем.

– Ну, и холодрыга сегодня! – сиплым простуженным голосом сказал самый щуплый из гостей и, вытянув под столом длинные костлявые ноги, неприлично развалился на стуле.

– Крещенье скоро, – простодушно заметил второй, всё ещё потирая посиневшие скрюченные пальцы. Это был здоровенный толстогубый детина лет тридцати пяти, с мясистым носом и густыми бровями, дугой огибающими его большие круглые глаза.

– Теперь так и пойдёт: то метель, то мороз… Сынок у тебя, Степаныч, в церковный праздник родился. Давай, ещё по одной, за «христосика» твоего, – многозначительно подметил Столяровский, самый молодой, но слишком ушлый и неприятный, с врождённым жульническим видом. Он поспешно разлил спиртное.

– Вздрогнем, Степаныч! – под одобрительные возгласы товарищей Рудик залпом опустошил почти до краёв наполненный стакан. – Ух, дерёт, зараза! Закуска – что надо! С перцем даже лучше, – сказал он и, дожёвывая яичницу, недоумённо посмотрел на Кульмина: – Степаныч, не тяни кота за хвост. Сын, ведь, родился!

Мужчины незамедлительно последовали его примеру, и только Кульмин ещё долго не решался выпить. Он держал свой стакан, испытывая к его содержимому откровенное отвращение.

Я пропущу. Мне к супруге надо, – неловко оправдывался Михаил Степанович.

– Посидим чуток и сходишь.

– Ты что, до сих пор в роддоме не был?

– Раз пять или шесть ходил, – признался Кульмин, тщетно пытаясь поставить стакан на место.

– Не дури! – остановил Столяровский. – Не обнюхивай водку, как барышню. Главное, закуси.

– Прекрати, Степаныч! Наследник родился! Не щенок подзаборный, – убеждал щуплый, с завидным аппетитом уминая за обе щёки рыбные консервы.

– Мне к Светлане Алексеевне нужно. Коляску ещё не купил…

– Вот за дражайшую супругу и выпей. Думаешь, сладко ей там? Небось, намаялась, бедная. А насчёт коляски, это к Рудольфу.

– Колясочку оформим. Переплатить, конечно, придётся, – намекнул Столяровский и тут же уточнил: – Импортную желательно?

– Я бы рассчитался… – сбивчиво пролепетал Михаил Степанович и с благодарностью посмотрел на грузчиков.

– Замётано, – вступил в разговор толстогубый, – если Рудик пообещал, непременно сделает. Ты, не держи стакан, Степаныч… За твою Алексеевну тоже грех не выпить.

– За Светланку, конечно, – проговорил Кульмин, тяжело вздохнул, поморщился и, наконец, собравшись с духом, выпил за здоровье любимой жены.

– Совсем другое дело! Держи…

Столяровский положил кусочек сала на хлеб и подал его Кульмину.

– Главное закуси, Степаныч, – нравоучительно сказал он и вновь начал разливать спиртное.

– Я так считаю… – сказал он. – Пусть стаканы будут наполнены… Зачем пустые-то на столе стоять будут?

– Сынок, небось, вылитый батька? – спросил щуплый.

– Да, Степаныч, наследника видел? – в свою очередь поинтересовался толстогубый и, громко чавкая, сказал: – Помню, когда моего спиногрыза показали, так я сразу и обалдел. Маленький, а на меня похож. Теперь такой бугай вымахал, того и гляди, шею намылит.

– Натерпелся я страху, – признался Михаил Степанович.

От выпитой водки его кровь учащённо пульсировала, и приятно хмелило голову.

– Прихожу в полдень… – довольный тем, что появилась возможность выговориться, Кульмин добродушно продолжал: – Показывает она мне малютку…

– Супруга?

– Ну, да! Светланка моя… Через окно, конечно. Толком и не разглядел. Что там, на втором этаже, увидишь?

– Моя на первом лежала.

– А моя, так, вообще, на четвёртом.

– Помолчите, мужики! Послушайте человека, – вмешался Рудик и тут же услужливо начал раздавать стаканы. – За отца ещё не выпили. За тебя, Степаныч!

– …Счастливый, скажу вам, не передать… – не обращая внимания на то, что его часто перебивали, возбуждённо продолжал Кульмин. – Смотрю, супруга моя плачет и на голову показывает. Что было? Всё, думаю, ребёночек дебильный…

– Может, пятно родимое?

– Бывает, они как-то там щипцами…

– Прекратите, – вновь вмешался Столяровский. – Что дальше-то? – сочувственно спросил он и опять первым опустошил стакан.

– Ничего особенного, – широко улыбаясь, ответил Михаил Степанович, – кое как объяснил ей, что, мол, ничего не понимаю. Попросил записку написать.

– Чиркнула?

– Вот, слушайте… – Кульмин достал из кармана пиджака аккуратно служенный тетрадный листок: «Милый Мишутка! – стал цитировать он повышенным, ораторским голосом. – Я очень счастлива, что у нас родился мальчик. Он сильно похож на тебя. Вылитый папулечка. Крепко целую…»

– На голову-то зачем показывала?

– Поясни, Степаныч.

– Вот! Внимание! – объявил Кульмин и с пафосом дочитал: «Когда придёшь в следующий раз, принеси, пожалуйста, расчёску…»

– Ну и отмочила! – воскликнул щуплый и, подняв упавшую папиросу, глубоко затянулся.

– Все женщины с приветом. Рехнуться можно, а она – принеси расчёску, – грубо выругался Столяровский и, подбадривая Михаила Степановича, сказал: – Тем более, после таких переживаний не помешает ещё пропустить, грамм по сто…

Кульмин больше не отказывался от водки и уже не испытывал к алкоголю отвращения. На душе у него было спокойно и радостно. В голове шумело. Он ощущал приятную сонливую слабость. Если вдруг он и пытался противиться, то внутренний голос робко говорил ему: «Миша, ещё чуть-чуть. Сын, ведь, родился».

Впервые за многие годы тихой семейной жизни Кульмину по-настоящему захотелось выпить. Ему даже понравилось быть захмелевшим. Он долго и рьяно о чём-то спорил, потом отрешённо задумался, загрустил, а затем пьяно и горько зарыдал.

Рудольф Столяровский уходил последним. На прощание он плеснул в стакан «Столичной», но не удержал его в руке и выронил на пол. По паркету рассыпались осколки мелких стёкол. Выматерившись, он, покачиваясь из стороны в сторону, неуверенной походкой направился к выходу.

На лестничной площадке он крепко обнял Кульмина и заплетающимся языком пролепетал:

– Ты не серчай за стакан. Я другой принесу.

– Не болтай, – отмахнулся Михаил Степанович, – дело житейское…

– Нет, ты не думай… Рудольф Столяровский – человек слова! Сказал, сделаю, – значит, сделаю…

– Один дойдёшь? – с сомнением спросил Кульмин, заглядывая в его блестящие осоловелые глаза.

– Обижаешь! – вскипятился Столяровский и тут же, цепляясь за перила, с грохотом покатился вниз по ступенькам.