Яна Темиз - Сад камней

Измирский душитель никак не поддавался никакой классификации и ускользал от анализа.

Единственный вывод, с которым соглашались все, был тот, что убийца действовал разумно: хорошо выбирал места, хорошо выбирал не способных на активное сопротивление жертв. Он не торопился и не соблюдал никакой периодичности: не убивал, скажем, каждый вторник, или каждое пятое число, или через пятьдесят дней и пятьдесят минут после предыдущего убийства.

Такие правила для безумцев, а этому убийце они были не нужны. Потому что ему было все равно.

Он вполне мог не убивать. Обходиться без этого. Его не мучила неуправляемая жажда непременно совершить это – непременно таким способом, непременно в этот день и час, непременно с этой женщиной.

Он мог обходиться без этого и когда-то обходился. Кемаль настоял на том, чтобы подняли архивы по всей стране: ничего похожего, никаких нераскрытых убийств такого типа в доступном документам прошлом не было.

Значит, скорее всего, это его первая серия. Что же заставило его начать, что толкнуло на самое первое убийство? И было ли оно связано с убийством балерины?

«Прочитал в газете, что-то его зацепило, решил сам попробовать!» – высказал предположение коллега. И чем дальше, тем правдоподобнее казалась эта нелепая, абсолютно неправдоподобная, какая-то почти глупая мысль.

Кемаль снова и снова вчитывался в таблицу. У него была прекрасная память, он мог бы уже не глядя заполнить все ее колонки, но от того, что он знал ее наизусть, она не становилась понятнее и логичнее. К тому же, он всегда мысленно дополнял ее сведениями о самом первом убийстве, и тогда смертей становилось семь, но даже мистика числа оказывалась бессильна.

Равнодушного убийцу, в отличие от нормальных, хрестоматийных убийц, не волновали ни семь смертных грехов, ни семь дней недели, ни десять заповедей, ни двенадцать месяцев. На его решения не влияли ни знаки Зодиака, ни священное писание, ни магия чисел – ему было все равно.

Глаза болели, можно было идти домой, никто не заставлял его сидеть до ночи перед этой таблицей, которая и так стоит перед глазами.

Просто дома не было Айше, и идти туда было решительно незачем. Ну, придет он домой – и что? Включит компьютер и будет смотреть в ту же таблицу. А если так, какая разница, где сидеть?

Он достал телефон, чтобы позвонить ей. Хоть голос услышать. В принципе, ничто не мешает ему сесть в машину и через два часа увидеть ее. Если ехать быстро, то и через полтора. Она будет рада, хотя утром разговаривала с ним совершенно замороженным голосом.

«Можешь не приезжать, если много работы, – произносила она, а он с удивлением вслушивался в чужие, непонятные интонации. – Я побуду здесь до конца недели, потом с Мустафой вернусь, не волнуйся… да, пишу… да, прекрасная погода… да, море теплое».

После этого она попрощалась и первая нажала отбой, чего раньше никогда не случалось. Всегда именно он спешил и заканчивал разговор. Впрочем, о погоде они тоже никогда не говорили.

«Пойду домой!» – решил Кемаль и убрал телефон. Что-то мы не так делаем… она, нет я сам виноват. Но как я могу не работать? А если работать, то только так, с полной отдачей, я просто не умею по-другому. И она тоже всегда много работала и никогда меня не упрекала. А когда стала упрекать… когда? Осенью, зимой? Кажется, да.

Две недели у моря?.. Я обещал ей две недели у моря, а сам занялся этим маньяком. Я буду сидеть у моря, в то время как этот тип отдыхает перед следующим убийством?

«Когда он совершит еще одно, тебя вызовут!» – недовольно, с непривычным цинизмом заявила Айше.

«Что ты говоришь?! Да у нас каждую минуту прибавляется информация, мы топчемся на месте, но при этом работаем! А если…» – они почти поссорились, и она уехала одна.

«Если тебя смущает господин Эрман, так мы с ним почти не видимся, я с другой стороны, в доме для гостей, – говорила она, позвонив на следующий день после отъезда. – И вообще, каждый может ошибиться, он, наверно, и забыл уже…»

Он-то, может, и забыл. Хотя сомнительно, чтобы можно было забыть долгий допрос и почти предъявленное обвинение если не в убийстве, то в распространении секретной информации. Особенно если ты уважаемый адвокат, для которого репутация – это все.

Откуда берутся совпадения – то, что мы называем случайностью? Живешь-живешь себе, что-то планируешь, что-то предпринимаешь или, наоборот, не предпринимаешь – а тут раз: случайность!

Сколько, например, в трехмиллионном городе адвокатов? Явно много, во всяком случае, куда больше двух. Так почему, спрашивается, один адвокат – брат твоей жены, а второй (случайно!) его сосед по офису и даче и одновременно человек, которого ты предпочел бы никогда больше не встречать? Что, других адвокатов не нашлось?

Нет, он, Кемаль, разумеется, не обвинял почтенного адвоката прямо, но тот достаточно сообразителен, чтобы понять, куда он клонил.

Господин Эрман Юмушак защищал мужа первой жертвы от необоснованных, как потом выяснилось, обвинений в убийстве. Защищал, хотя в какой-то момент – Кемаль был в этом уверен! – считал своего клиента виновным. Что ж, это его право и его работа, все адвокаты так делают, а если Кемаль не понимает, как можно защищать убийцу и выискивать для него лазейки в законе, так поэтому Кемаль и не адвокат.

Эрман Юмушак ему не понравился сразу. И когда оказалось, что адвокат входит в число тех избранных, кто точно знал, как и каким именно проводом была задушена первая жертва, Кемаль, не слишком раздумывая о презумпции невиновности, пригласил его на допрос.

Тогда он, разумеется, не знал и не подозревал, что у них имеются общие знакомые: ни брат Айше Мустафа, ни он сам не имели привычки беседовать между собой о делах, считая в глубине души профессию другого менее достойной, чем собственная, и имя господина Эрмана могло никогда и не всплыть в их разговорах.

Фамилия адвоката («Юмушак» – «мягкий») была говорящей до определенного предела: под небольшим слоем пуховой мягкости таилось нечто абсолютно твердое, не желающее ни прогибаться, ни ломаться ни от какого давления. Он быстро понял, куда клонит этот явно опытный, но при этом ухитрившийся сохранить какую-то наивность и юридическую невинность полицейский, и на том единственном допросе играл с Кемалем, как кошка с мышкой. Что вы имеете против меня, какие факты? Ах, никаких, просто проводите рутинную проверку? И что это вам пришло в голову проверять людей, не имеющих отношения к делу? Ах, провод? И что из этого? Что, дела так плохи? У вас есть раскрытое убийство, мой подзащитный в нем невиновен, второго он не мог совершить, поскольку у него алиби, третьего не мог совершить, ибо сидел у вас в камере… а у нас, адвокатов, между прочим, существует такая вещь, как профессиональная этика, не слышали? Поэтому я, разумеется, ни с кем не делился никакими подробностями, да, буквально ни с кем! Не понимаю, зачем это могло бы мне понадобиться. А если разговор будет продолжаться в таком тоне, мне самому придется прибегнуть к услугам кого-то из моих коллег, и тогда вашему поведению не избежать огласки. Вы обвиняете меня в чем-то конкретном? Ах, нет? Что значит «пока нет»? По-моему, это несерьезный разговор, вам не кажется? Я понимаю, у вас нераскрытое убийство, даже два, и вы хватаетесь за соломинку…