Наталья Александрова - Сумрачная душа

Во всю длину зала были расставлены пиршественные столы, на которых, среди бронзовых светильников, озаряющих зал колеблющимся красноватым светом, стояли бесчисленные блюда с изысканными кушаньями, чаши и кувшины с тонкими напитками, возвышались груды спелого винограда и других фруктов, только сегодня доставленных во дворец.

Проворные рабы бесшумно сновали вокруг столов, разнося блюда и чаши, тарелки и кувшины с угощениями.

На высоком помосте в самой середине зала стояли три ложа из драгоценного ливанского дерева, отделанные слоновой костью, перламутром и золотом.

Среднее ложе предназначалось для самого Ирода, два других обыкновенно занимали почетные гости из числа римских сановников или высшие придворные царя. Но сегодня оба ложа рядом с царем пустовали – никто из знатных римлян не почтил его своим присутствием, а разделить трапезу со своими приближенными Ирод не пожелал.

Тетрарх был мрачен.

Он был облачен в тяжелую пурпурную мантию, густо затканную золотым шитьем, его борода была расчесана и напудрена порошком лазоревого цвета, как и волосы под драгоценной диадемой. Но лицо его было бледно от невеселых дум.

Ирод щелкнул пальцами, и слуга поднес ему блюдо с фаршированными дроздами. Царь недовольно поморщился – и на смену дроздам появилась тыква с медом, затем – нильский окунь с каперсами. Ирод вытер пальцы специально предназначенной для этого лепешкой и лениво протянул руку за оливками и миндалем.

Позади царского ложа, за тяжелым парчовым занавесом, заиграли музыканты.

На свободную площадку перед царским возвышением выбежали фракийские танцовщицы, стройные, как пальмы, и гибкие, как тростинки Кенарета. Они побежали по кругу, изгибая тонкие станы, подняв над головой смуглые руки и колыша ими, как прибрежные деревья колышут ветвями.

Царь еще больше помрачнел.

– Фануил, – проговорил он негромко, и тотчас из-за того же занавеса вышел старый и худой человек в простой полотняной одежде, с узким костистым лицом и глубоко посаженными умными глазами преданного пса.

– Фануил, – повторил царь, не повышая голоса, ибо он привык, что его слова слушают внимательно. – Ты видишь, старик, что я окружен всяческим богатством и роскошью, что каждое мое желание исполняется без промедления, что слово мое – закон для всей страны. Отчего же мне сегодня так страшно и одиноко? Отчего меня не радуют ни изысканные кушанья, ни божественные напитки, ни музыка, ни эти танцовщицы, прекрасные, как ангелы? Отчего меня не радует даже власть над жизнью и смертью моих подданных?

– Это оттого, великий государь, – отвечал старик без промедления и без смущения. – Это оттого, что есть границы твоей власти. Оттого, что есть власть гораздо больше твоей…

– Ты говоришь о Риме? Говоришь о власти императора? Но у меня с ним прекрасные отношения: я не лезу в его дела, он не лезет в мои. Конечно, я время от времени шлю ему дары и заверения в своей верности, но это мне ничуть не мешает…

– Нет, великий государь, я говорю не об этом. Я говорю о другой, высшей власти!

– Ты заговариваешься, старик! – одернул царь Фануила. – Какая власть может быть выше императорской?

– Не гневайся, великий государь! – Старик низко склонился перед царем, но, несмотря на это, в его облике, по мнению Ирода, было слишком много гордости и самомнения. – Не гневайся, владыка, но ты и сам знаешь, что ни ты, ни даже император не властен над временем и над стихиями, над жизнью и смертью…

– Я властен над жизнью и смертью подданных! – недовольно прикрикнул царь.

– Да, ты можешь казнить или помиловать, но можешь ли ты оживить того, кто уже умер? Можешь ли хоть на один день продлить собственную жизнь?

– И никто этого не может! – мрачно проговорил тетрарх. – Ты говоришь пустое, старик!

– Отчего же? – Фануил чуть отступил и понизил голос, словно дразня царя. – Ты же знаешь, как много могут священники…

– Пустое! – Тетрарх небрежным жестом отмел его слова. – Они не могут ничего, кроме разговоров! Взгляни на них – они стары и дряхлы, если бы они могли продлевать жизнь и возвращать молодость – неужели они не начали бы с самих себя?

– Пусть не наши священники, – не сдавался Фануил. – Есть ведь египтяне, жрецы Осириса и Ра, Анубиса и Птаха… есть служители Ваала, наконец, служители Молоха…

– Не говори мне об этих кровожадных чудовищах! – Царь поморщился. – Как-то я посетил их тайное богослужение… ничего, кроме мерзости! И никакой особенной власти над силами природы! Они пытались удивить меня жалкими фокусами!

– Тогда, государь, я могу сказать только одно: тебе следует узнать про великую тайну Харкам Кумрат!

– Что ты сказал? – переспросил Ирод, почувствовав внезапный озноб в жарком зале.

– Если великий государь позволит, я покажу ему человека, посвященного в древнюю тайну… – Произнося эти слова, Фануил низко склонился, но в этом поклоне по-прежнему не было истинного смирения, Ирод чувствовал своеволие хитрого старика, и в душе его шевельнулось недоверие. – Если государь велит, этой ночью я отведу его к тому человеку… это недалеко от города…

Ночью… Ирод кожей, печенью почувствовал опасность. На его жизнь не раз уже покушались. Правда, Фануил до сих пор был верен ему, но всякая верность имеет свои границы и свою цену!

Может быть, Фануил сговорился с кем-то из влиятельных фарисеев? Может быть, его подкупила жена царя, Иродиада, которая вечно строит какие-то собственные козни?

А может… может быть, он действует по приказу римского наместника?

От этой мысли сердце Ирода мучительно сжалось.

– Я подумаю, – проговорил тетрарх, и губы его капризно искривились. – Я подумаю!

Он сделал легкий жест пальцами, и Фануил, низко кланяясь, удалился, а нумидийский прислужник поднес царю золотое блюдо с оливками и каперсами.

Пир продолжался своим чередом, но Ирод как бы не замечал происходящего, не чувствовал вкуса еды, не слышал музыки, не слышал льстивых речей придворных.

Он был далеко.

Наконец он махнул рукой, и двое чернокожих рабов помогли ему подняться с ложа.

– Веселитесь! – проговорил он негромко и зашагал по крытой галерее в глубину дворца.

Однако не успел он дойти до своих покоев, как из-под оплетенной вьющимися растениями арки показалась женская фигура в длинном пурпурном одеянии. Легким движением женщина откинула покрывало с лица, и царь узнал Иродиаду.

На царице не было ни драгоценных ожерелий, ни золотых серег. И большие темные глаза, и весь вид ее выражали озабоченность и волнение. За спиной Иродиады безмолвно стояла приближенная к ней чернокожая рабыня.

Бросив на жену холодный, неприязненный взгляд, Ирод хотел пройти мимо.

– Куда ты так спешишь, муж мой? – спросила царица, преграждая ему дорогу.