Андрей Житков - Агитрейд

Водители водовозки и “Камаза” посмеивались в своих кабинах. Мулла говорил, что правительство объявило амнистию всем, кто добровольно сложит оружие… Мужчинам нечего бояться: они будут заниматься своим делом на земле: сажать хлеб, собирать виноград…

Митя сидел за дувалом рядом с Хабибулой. Он всматривался в номера на бронетранспортерах и не верил своим глазам. Ну, конечно, семьсот второй номер — это же его бронетранспортер, на нем они вставали на охрану поста! Вон и Мельник, и Васильев — ребята его призыва. Из люка “семьсот первого” торчит башка Кузьменко в шлемофоне — интересно ему, блин, выставился! — они с ним в учебке были. А где же Чуча, Хомяк, Духомор? Митя не сразу сообразил, что в сентябре был приказ на дембель, а сейчас уже начало ноября; это здесь, внизу, припекает солнышко, еще не все листья опали с деревьев и бачи ходят в рубахах, а в горах давно уже лежит снег, и без ватников и бушлатов нечего делать — пропадешь! Неужели свои? Два взводных бэтэр. А где же лейтеха? Митя вспомнил его кольцо на безымянном пальце и покосился на Хабибулу. За дувалом их было пятнадцать человек, из них четверо гранатометчиков. Хабибула сказал, что они должны дождаться, пока все свалят по домам и шурави соберутся уезжать. Колонну зажмут у выезда из кишлака — там узкое место, погасят из четырех гранатометов бэтэр, а “Камаз” и водовозка — даже ребенок справится — сгорят обе в минуту. Муллу Хабибула хотел повесить на дереве, но вряд ли получится, начнется суматоха, стрельба — наверняка и старичку прилетит шальная… Неужели Кузьменко? Ну, конечно, он! Угораздило же их пойти в этот долбаный агитрейд!

Митя сел, прислонившись спиной к дувалу, ему стало душно, он рванул крючок бушлата. От осознания того, что будет дальше, в горле запершило.

Книги кончились, и детвора, потеряв всякий интерес к шурави, оттекла от агитационного бронетранспортера, занялась своими делами. Кто-то уже менял книги на лоскутки и щепочки, кто-то рвал их для разных нужд… Солдаты слезли с брони, опять уселись под деревом, прислонились к стволу спинами, закрыли глаза. Мулла продолжал свою проповедь.

Вот они, чижики, сидят, спят, ничего не подозревая, Мельник с Васильевым, до них всего метров пятнадцать, а он тут за дувалом, и у него АКС, который числится за их взводом. Митя машинально достал из кармана кальян с чарсом, но Хабибула глянул на него грозно, и он сунул трубку назад. Конечно, с чарсом — это перебор. Ну хорошо, даже если он их незаметно предупредит, что дальше? Дорога перекрыта. И если они первыми откроют огонь — все решено. Четыре гранатомета — не шутка! Митя сглотнул набежавшую слюну, посмотрел на Хабибулу. Хабибула неотрывно следил за тем, что делается на площади. Да-да, скоро детей загонят по домам, мулла кончит свою молитву, они натянут чехол на колонку… Митя забегал глазами по земле — как назло, ни одного камня поблизости. Его пальцы нащупали в потайном кармане то, что раньше было глазами коня — два темно-красных камня: не то гранаты, не то рубины. Он вынул один и щелчком отправил в сторону дерева. Камешек стукнулся о ствол и упал в пыль рядом с Мельником. Мельник даже ухом не повел. Митя занервничал, достал второй, прицелился поточнее. На этот раз камешек угодил в лицо Васильеву, скатился на грудь. Васильев хлопнул себя по груди, поднес камешек к глазам.

— Оба-на, смотри, Мучок, драгоценные камушки с неба сыплются!

Мельник приоткрыл один глаз.

— Стекляшка. Бачи пуляются.

Митя почувствовал на себе взгляд и повернул голову. Хабибула смотрел на него пристально, и он понял, что тот видел все и знает, что он хотел предупредить шурави. Митя почувствовал, как внутри стало холодно, словно проглотил льдинку, которая заполнила весь живот. Он снова сглотнул слюну. Хабибула поднял автомат, приставил к его лбу и снял затвор с предохранителя. “Зато они будут знать”, — подумал Митя и удивился тому, что подумал об этом. Каких-нибудь два месяца назад, когда на него наставляли ствол, он думал совсем о другом и внутри все тряслось. Он смотрел на Хабибулу и молчал, а Хабибула смотрел на него. Так они смотрели друг на друга минуту, а может быть, две. Хабибула сказал шепотом, чтобы он отвернулся. Митя отвернулся. Теперь он мог закрыть глаза и подумать о чем-нибудь напоследок. Он услышал за спиной бряканье автомата и шаги. Подождал еще немного, оглянулся. Хабибулы не было.

Мулла закончил свою проповедь. Над кишлаком воцарилась тишина. Васильев с Мельником поднялись из-под дерева, снова полезли на бронетранспортер. Они стали натягивать чехол на колонку. Чехол не налезал, и они матерились. Женщины загоняли детей в дома.

Заурчали моторы. Митя растерянно смотрел на то, как трогаются машины и бронетранспортеры. Он хотел крикнуть, но не мог. Согнувшись, пошел вдоль дувала, завернул за угол, побежал. Он знал, что опередит их. Пока колонна петляла по улицам, он уже был на окраине кишлака. Удивленно огляделся, не увидев людей Хабибулы за дувалом. Прикрыв ладонью глаза, посмотрел вдаль, против солнца. По тенистой стороне предгорья цепочкой торопливо шли люди. Одни несли “буры”, другие автоматы, третьи гранатометы. Последним шел Хабибула в маскхалате и кожаной куртке. Никто из них не оглядывался.

Колонна с ревом прошла мимо, накрыв его клубами белой пыли. Он несколько раз громко чихнул, выплюнул изо рта пыль, отер глаза и побежал легко и быстро, побежал своей дорогой — уже не чувствуя под собой земли. И видел он и людей в тени гор, и цветущие луга, и островерхие пики, и мир, полный жизни, как небо — звезд.