Галина Миленина - Сад земных наслаждений

А вот они вышли из дискотеки и направились к берегу моря. В конце пляжа они останавливаются, долго и страстно целуются, прильнув друг к другу. Хорошо слышны слова, которые она произносит внезапно севшим от желания голосом: «Помоги мне расстегнуть молнию». И его смуглая рука на ее белом сарафане медленно опускается по спине всё ниже и ниже. Затем он освобождает ее полные плечи от бретелек, и сарафан с легким шорохом падает к их ногам. Изумленный юноша со смехом произносит фразу: «Вау! Какой сюрприз», когда обнаруживает, что под сарафаном ничего нет. Оксана «забыла» надеть белье.

Она переступает через белое пятно из пенных кружев и, взяв его за руку, ведет к воде. Подойдя к кромке воды, они снова целуются, и юноша ловкими движениями стаскивает свою футболку и джинсы.

Первая эротическая сцена выглядела пошло: в глаза бросались белые, ярко контрастирующие с загаром интимные части ее тела, делавшие отнюдь не безупречную фигуру еще уродливее.

«Вот дура! – в сердцах подумала Оксана. – Надо было сходить перед поездкой в солярий!»

А камера, как будто издевалась над ней. Крупным планом снятые, сверкающие в ночи, белые, целлюлитные ягодицы Оксаны были отвратительно вульгарны рядом с атлетически сложенной, шоколадной, юной фигурой Тамира.

Несмотря на большое количество выпитого алкоголя, мозг Оксаны оставался трезвым, и сейчас, глядя на эти кадры со стороны, она с удивлением отметила, что инициатором всех действий была именно она, Оксана, а не Тамир. Вспоминая в течение всего года события прошлого лета, ей так не казалось.

«Ну что же, одна эта сцена уже потянет на полтинник зелени, – подумала Оксана. – Надо платить». И прокрутив в быстром режиме весь диск, убедилась, что платить есть за что. Интимные кадры были один отвратительней другого. Когда она смотрела художественные фильмы с эротическими сценами, всё выглядело иначе. Здесь же всё было пошло, мерзко. Ей стало совершенно очевидно, что это вульгарный мезальянс. Рядом с красивым, великолепно сложенным юношей Оксана выглядела на экране слишком старой и слишком толстой, грубой самкой в своем животном инстинкте. Они настолько не подходили друг другу, что здесь не могло быть и речи не только о каких-либо чувствах, но даже просто о симпатии с его стороны. Деньги – вот что являлось реальным стимулом для Тамира. И сейчас Оксана это поняла. Она внезапно протрезвела: «Вот сволочь! Это он! Права была Софья, он замешан в этом дерьме».

И сразу же память услужливо вернула ее на пристань в тот момент, когда они выбирали яхту для прогулки. Оксане сначала приглянулась отдельно стоявшая, шикарная яхта, но Тамир потянул ее за собой и сказал, что за прогулку на этой красавице запросят слишком дорого, – она лучшая. Можно подыскать что-нибудь поскромнее. Когда они прошли пирс почти до конца, он предложил подняться на борт небольшого парусника, поздоровавшись с капитаном, как со старым знакомым. И, как потом объяснил Оксане, сбил запрошенную цену, заплатив по минимуму, конечно, из ее, Оксаниного, кошелька. А она, дура, разомлела. Он на каждом шагу подчеркивал, что не нужно сорить деньгами, что здесь все мошенники и нужно обязательно торговаться. Оксане нравилось, как он экономил ее деньги, как был скромен, когда делал заказ в ресторане. Она таяла, словно масло на сковороде, когда он рассказывал, как спешил к ней после работы, как с трудом дожидался окончания рабочего дня, как скучал без нее.

«А Софья, она ведь была рядом, почему не предостерегла, не удержала меня от этой чудовищной ошибки, за которую сейчас приходится расплачиваться? Подруга называется! Хотя, если быть честной, Софья как раз и предупреждала. Но в тот момент надо было не предупреждать, а палкой бить по башке. Ничего и никого я тогда не видела и не слышала, – думала Оксана. – Полное отупение на фоне алкогольного опьянения. Вот это отдохнула барышня! Будет что вспоминать всю оставшуюся жизнь, если выживу, конечно».

В таких грустных раздумьях прошла вся вторая половина дня Оксаны, одиноко сидящей под замком в комнате отдыха. Она курила сигарету за сигаретой и снова и снова просматривала этот проклятый диск. Ей уже не хотелось туда, под звездное небо Анталии. А если и хотелось, то только для того, чтобы всадить острый нож под ребро этого шоколадного натренированного тела.

«Да, нет сомнений, это он. И Софья права, у них украинско-турецкое предприятие. А у кого, собственно говоря, – у «них»? Кто «они»? Кто снимал сцену прощания в моем собственном дворе, когда я уезжала? Кто знал о дне моего отъезда с точностью до минут? Может быть, действительно кто-то из обслуги задействован? Как я разберусь в этом сама?» – думала Оксана, допивая бутылку виски. Но алкоголь перестал действовать на ее организм. Она чувствовала себя абсолютно трезвой.

«Итак, вторую половину я, конечно, отдам. Без всяких сомнений. И надо посоветоваться с Софьей, что делать дальше. Послушать ее мнение. Иногда со стороны виднее», – решила Оксана.

Она тяжело поднялась с дивана, вынула диск и положила в карман халата. Потом на мгновенье задумалась, снова достала его из кармана и, с размаху бросив на пол, с остервенением принялась топтать. Но диск оставался неповрежденным. Он не распался на мелкие кусочки, как ни старалась Оксана. Она подняла его с пола и попыталась разломить руками. Но диск, как заколдованный, не поддавался и этому насилию. В сердцах швырнув его в стену, Оксана упала на диван и горько – в голос – зарыдала. Она не слышала, как в дверь постучали в первый раз, и, отреагировав только на более громкие удары, замолчала, притаилась. Удары повторились, и она тихо подошла к двери.

– Кто там?

– Мама, с тобой все в порядке? – услышала Оксана голос сына.

– Да.

– Мама, открой. Я хочу с тобой поговорить.

Оксана замерла, боясь пошевелиться.

– О чем?

– Ну, открой. Неудобно же через дверь.

– Я плохо себя чувствую, давай поговорим завтра, – попыталась взять отсрочку Оксана.

– Мама, я не могу ждать до завтра, и папы нет. Ну, открывай же! – нетерпеливо повторил сын и дернул за ручку двери.

Оксана успокоилась, поняв, что на этот раз речь пойдет не о ней. Она подошла к зеркалу и ужаснулась, увидев свое отражение. Синяки и отеки вернулись на прежние места и стали еще явственней.

«Черт, совсем забыла, мне же нельзя плакать. И пить виски в таких количествах, конечно, не стоило. Да ладно, снявши голову, по волосам не плачут», – грустно подумала она и открыла дверь.

– Привет, мам. Ты чего здесь закрылась? – спросил Артем и чмокнул Оксану в щеку.

– Пошли отсюда, – потянула Оксана сына за собой, захлопнув дверь.

И они направились через оранжерею в дом.

– Ой, а когда ты уже будешь нормальная? – не ожидая ответа на свой первый вопрос, Артем задал второй, наклоняясь и заглядывая матери в лицо.