Анна Данилова - Плата за роль Джульетты

Но самое интересное было, конечно, в ящике письменного стола во второй спаленке, превращенной в кабинет. Документы! Паспорт на имя Ольги Олеговны Блюминой. Она была младше меня всего на полтора года. То есть ей было двадцать пять, в то время как мне почти двадцать семь. С фотографии на меня смотрела вполне довольная жизнью симпатичная девушка, блондинка. Стрижка каре с легкими локонами. Глаза смеются, словно она строила глазки фотографу. Разве что язык ему не показала!

Что ж, эта девушка вполне могла носить эти туфельки кремового цвета и шарфик, и дорогие итальянские очки, и пользоваться итальянским же мылом… Любительница всего итальянского. Ну, да. Точно, у нее и белье тоже итальянское! Я обнаружила в шкафу аккуратно сложенные, чашечка к чашечке, бюстгальтеры (грудь довольно большого размера), белье…

Я подошла к окну, за которым неистовствовало солнце. Двор, мне ночью не показалось, действительно зарос травой, не было ни цветов, ничего такого, что свидетельствовало бы о том, что здесь весной кто-то что-то сажал. Я раздвинула шторы, приоткрыла окно, чтобы впустить свежий утренний воздух, и сразу же дом наполнился характерными сельскими звуками: мычанием коров, кудахтаньем кур, позвякиванием колокольчиков (козы?), голоса…

«Кто ты?» – спросила я девушку с паспорта.

Я достала из шкафа черное платье из плотного шелка, надела его. Обула кремовые туфли – они были чуть тесноваты, но колодка была на удивление удобной. Нацепила на нос темные очки. Подошла к шкафу, трехстворчатому, центральную панель которого занимало зеркало, и осмотрела себя в полный рост.

Да, примерно так выглядела обитательница этого дома в недавнем прошлом. Только блондинка, в то время как я была брюнеткой. И волосы у нее были короче, ножницы прошлись чуть ниже мочек ушей.

Мне послышались шаги, я метнулась к окну и была просто потрясена, когда увидела, что к дому идет бодрым шагом высокий молодой человек, а в руках его (в это было трудно поверить, и в эту минуту я почувствовала, что близка к тому, чтобы помутиться рассудком!) был большой букет красных роз! Примерно такие же пышные и дорогие букеты дарили мне мои поклонники. Но то было в прошлой жизни, в этой же я была никем и звали меня никак. Стало быть, эти цветы предназначались не мне… Но кому же тогда, если Оли Блюминой в доме как бы не наблюдалось…

Я замерла, стоя возле окна. Молодой человек между тем, приблизившись к дому, поднялся на крыльцо и положил цветы на верхнюю ступеньку. Потом помахал мне рукой (спокойно так, словно нисколько не удивился тому, что это я, Нина, словно меня здесь поджидали!) и, что-то бормоча про себя, ушел.

Лена приняла из моих рук коробку с пирожными, счастливо ахнув, потом кивнула мне головой в сторону моего кабинета, что означало, что меня ждут. Я бровями спросил ее (высоко подняв в вопросе), мол, кто? Она шепнула: «Равенков».

Не скажу, что у меня так уж сильно развита интуиция, но в тот момент, когда я услышал фамилию Равенкова, мне стало как-то тревожно на душе. Быть может, потому еще, что я только что расстался с прекрасной представительницей оперной гильдии, и мои впечатления об этих небожителях еще были свежи?

Я вошел в кабинет, и Равенков, показавшийся мне еще более бледным, бросился ко мне и стал жать мне руки.

– Что, неужели нашлась? – спросил я с надеждой.

– Нет, не нашлась, но я так рад, что вы пришли, что вы здесь. Честно говоря, я уже и не знаю, что мне делать, куда пойти, кого спросить… Я совсем один со всеми своими страхами. Очень не хотелось бы, чтобы журналисты что-то пронюхали… А у вас что-нибудь есть? Вы что-нибудь узнали?

– Да вы успокойтесь…

И не успел я сказать, как мне позвонили и сообщили, что надо срочно ехать в Лопухино, что, судя по всему, Нина Бретт наведывалась туда, причем совсем недавно, чуть ли не сегодня!

– Поехали, – сказал я Борису, в тайне сожалея о том, что мне так и не удастся в ближайшее время выпить чаю.

– Что случилось, нашли?

– Расскажу по дороге…

Густо заросший зеленью загородный домик нашей певицы выглядел очень мило. Жаль, что я не смог тогда выразить свой восторг по этому поводу. Как-нибудь в другой раз.

Женя Горин, мой помощник, энергичный и смышленый парень, бывший опер, встретил меня на крыльце дома. Увидев Бориса, слегка растерялся.

– Это Борис Равенков, жених Нины Бретт, – представил я своего перепуганного насмерть спутника. Надо сказать, что всю дорогу до Лопухина, а это немало, он молчал, словно боясь задать вопрос, который мог бы привести к страшному с моей стороны ответу.

– Она здесь была, – сразу сообразил Женя, понимая, что главное для Бориса знать, что она хотя бы не мертва. – Причем была совсем недавно, она приняла душ, взяла что-то из шкафа…

Мы с Борисом вошли в дом, принялись осматривать комнаты.

– А где Виктор? – спросил я своего помощника, имея в виду Виктора Ухова, студента юрфака, которого отправил вместе с Женей.

– Опрашивает местных жителей, может, видели ее. Вот, – он протянул мне записку. – Читайте. Это самое главное.

– Но если она была здесь… – спустя какое-то время разговаривал сам с собой Борис, поднимая с пола женские вещи и аккуратно укладывая их в шкаф, – то почему не позвонила мне? Что случилось? В доме такой беспорядок… Что она искала в шкафах? Смотрите, дверь в кладовку открыта и в ванную…

Он открыл корзину для грязного белья, заглянул туда, извлек мокрые полотенца.

– Она точно была здесь, принимала душ. Это ее полотенца, ее запах…

– Она что, мылась холодной водой? – спросил я, чтобы немного растормошить его, отвлечь от невеселых мыслей.

– Что вы! Нина никогда бы не стала мыться холодной водой. Вот взгляните, бойлер всегда включен, мы его вообще не выключаем, чтобы в доме всегда была горячая вода. Я пощупал трубы, они еще теплые, а это означает, что она действительно была здесь совсем недавно! Слава богу – она жива!

Я смотрел на него, уже зная ответ на многие его вопросы. Записка многое объяснила. С Ниной было все в порядке. Она была жива и совершенно здорова. Просто влюбилась, решила бросить Бориса, собралась и уехала. Причем собиралась быстро, как если бы ее ждали. Покидала в сумку или чемодан необходимые вещи, без которых не могла обойтись, написала довольно жестокую записку и уехала. Вот и вся, собственно говоря, история. Хотя и очень странная, если учитывать, что у нее, по словам близких людей, намечались гастроли…

– Борис, вот… это вам, – я с тяжелым сердцем отдал ему записку, и мы с Женей вышли на улицу подышать свежим воздухом. Понятно же было, что ему надо будет некоторое время побыть одному.

– Жалко его, – сказал Женя.

– Любовь – это болезнь, вирус, – ответил я коротко, про себя подумав, что страх перед этой самой любовью и мешает мне, с одной стороны, строить свои отношения с женщинами, с другой – помогает жить обыкновенной, не сотрясаемой разными глупостями жизнью. Примеров тому, что любовь разрушила жизни, у меня была целая коллекция. После того как я насмотрелся на супружеские измены и попытался понять их причины, механизм, у меня выработалось стойкое отвращение к институту семьи вообще. Зачем люди женятся, если потом только делают вид, что у них семья, а сами постепенно становятся совершенно чужими людьми?