Ян-Филипп Зендкер - Пробуждение дракона. Шепот теней

Пол проводил гостью на второй этаж, где она сняла мокрые вещи и по его совету приняла горячий душ. Она почувствовала, как в ней пробуждается желание, впервые за долгие годы, и решила, что снова одеваться не стоит, что он немедленно потащит ее в спальню, в постель. Ему не потребовалось бы ее уговаривать, хватило бы малейшего намека, жеста.

Но вместо этого Пол продолжал греметь на кухне посудой.

Он дал ей белое полотенце, шелковую мужскую рубаху с длинным рукавом, пуловер, ношеные спортивные штаны и шерстяные носки – все не по размеру большое, но сухое и теплое. Она осторожно спустилась на первый этаж, состоявший из маленькой прихожей, лестницы и двух больших вытянутых комнат. В одной стоял длинный китайский стол из розового дерева и восемь стульев, а на задней половине два дивана и еще один старый простенький столик. Пол был выложен темно-красной квадратной плиткой, на белых стенах между окнами развешены китайские каллиграфии. В каждом углу росло по пальме в желто-голубых китайских кадках. Ей сразу бросился в глаза царивший в комнатах порядок. Все до последней газетки, бумажки или DVD лежало на своих местах. Пол и столы блестели, будто протертые руками усердной филиппинской горничной.

Гостья вступила в комнату, где хозяин дома громыхал посудой. Помещение выглядело пустым, если не считать старинной деревянной кушетки возле окна в сад и свадебного китайского шкафа из окованного латунью красного дерева. К комнате примыкала открытая кухня-столовая с деревянной стойкой, на которой дымились две чайные чашки и две тарелки. В нос ударил запах имбиря и лимонника.

Кристине еще не доводилось бывать в столь загадочном доме. Судя по обилию дорогого китайского антиквариата, у его хозяина водились деньги. Почему же он жил на Ламме, а не в Мид-левелсе или Рипалс-Бей, как большинство богатых иностранцев? Или это всего лишь загородный дом? Кантонский хозяина был безупречен, но ничто в квартире не выдавало присутствия китайской жены или подруги. Как же он его выучил? Не похоже, чтобы он жил один. Она заметила в гардеробе детскую куртку, резиновые сапожки и ростовые метки с датами на двери. Голос хозяина прервал размышления гостьи:

– Хотите чего-нибудь? Я приготовил суп и горячий чай.

– С удовольствием.

При виде ее – в рубахе с многократно подвернутыми рукавами, слишком просторными для тонких изящных рук, – он не смог сдержать улыбку. Она почувствовала, как застучало сердце. Одного взгляда, намека было бы достаточно…

Ужин оказался превосходным. Таким же супом из овощей и свинины ее кормила в детстве бабушка.

– Очень вкусно, спасибо. Вы сами это приготовили?

– Да, еще вчера. Сегодня только разогрел.

– Вы часто готовите?

– Каждый день.

Кристина, как ни силилась, не смогла вспомнить никого из своих знакомых, кто готовил бы сам. У всех ее подруг для этого имелись филиппинские кухарки и горничные, а по воскресеньям было принято обедать в ресторанах. Кулинарных же способностей ее супруга, как и большинства гонконгских мужчин, не хватало и на приготовление более-менее приличной рисовой каши.

– Для вас, наверное, готовит филиппинка, – вдруг предположил он. – А по выходным вы обедаете в ресторане… – (Она подавила улыбку.) – А ваш муж…

– Я в разводе, – поспешила заметить она.

– А ваш бывший муж не способен сварить и более-менее приличную рисовую кашу.

Когда ее в последний раз так смешил мужчина?

– Вы знаете Гонконг и превосходно говорите по-кантонски, – заметила она.

– Превосходно для гвейло [4] Гвейло – не китаец. , вы имеете в виду.

– Нет, я имела в виду просто превосходно. Где вы научились?

– В Гонконге.

Она наблюдала, как он ел, низко склонившись над миской и шумно втягивая губами суп, как китаец.

– Вы здесь родились, ведь так?

– Почему вы так решили?

– Ну…

– Потому что я чавкаю за столом, готовлю китайский суп и говорю по-кантонски, – ответил за нее он. – Но это как раз свидетельствует об обратном. Много ли вы видели иностранцев, которые выросли или родились здесь и питали бы при этом хоть малейший интерес к местным обычаям, языкам и культуре, даже если их отцы владели здесь фирмами или служили британской короне? – Он подлил чая себе и ей и продолжил: – Нет, я родился в Германии, моя мать немка, а отец американец. Я приехал в Гонконг в семьдесят пятом году, из Вьетнама через Бангкок, и с тех пор живу здесь.

– На Ламме? – спросила она удивленно.

– Нет, в городе. На Ламму я переселился два года назад, вскоре после развода.

Вопросы так и роились в ее голове. Что он делал во Вьетнаме? Что пригнало его в Гонконг? На какие деньги он купил этот огромный дом? На что он живет? И почему именно на Ламме – острове, который привлекает иностранцев разве как место воскресных прогулок?

– Вам здесь не одиноко?

Он покачал головой.

– Вы живете один?

Он посмотрел ей в глаза, пристыженно, как будто она застала его голым.

– Иногда да, иногда нет.

Кристина вспомнила детские сапожки в прихожей, но от расспросов воздержалась.

– А вы? – спросил он после продолжительной паузы.

Впервые за долгое время Кристина встретила человека, который проявлял к ней совершенно бескорыстный интерес. Который не ждал от нее ни повышения оклада, ни новых видеоигр, ни туров со скидками. При нем ей не надо было надевать маску – матери, сестры, бывшей жены или босса. Он просто сидел и слушал ее, качая головой, время от времени подливая чай и задавая вопросы. Она рассказывала о католической школе в Гонконге и о своей учебе в Ванкувере. О том, как трудно директору маленького туристического бюро находить клиентов в век Интернета, особенно если при этом приходится одной воспитывать ребенка. О вечерах, когда она, без сил, засыпала перед экраном включенного телевизора и Джош или Тита будили ее посреди ночи. О воскресных ужинах с мамой, которые были ей в тягость и которых она, как воспитанная гонконгская дочь, не могла избежать. Она рассказывала о разводе и бывшем муже, у которого была любовница по другую сторону китайской границы и ребенок, о существовании которых долгое время Кристина не подозревала. Муж содержал их еще до развода с Кристиной, а она удивлялась, почему им вечно не хватает денег. Ведь не от хорошей жизни им пришлось продать маленькую квартирку в Коулун-Тонге и машину, хотя дела в туристическом бюро шли тогда вполне сносно. Но Кристина ни о чем таком не подозревала, точнее, как признавалась себе позже, просто не желала думать. Она доверяла мужу, который находил вполне удовлетворительное объяснение каждой своей поездке в Китай. И когда до нее дошли первые слухи о его изменах, она просто не желала им верить и защищала его перед подругами и мамой. Но муж предал, обманул, унизил ее. Она повторяла это без тени жалости к себе. Доверие – всегда риск. Позже родственники говорили, что она сама виновата во всем, что вела себя как наивная девочка. Из-за этих упреков Кристина на несколько месяцев прекратила всякое общение с ними. Но измена мужа не отучила ее верить людям, пусть даже кое-кто и считает ее дурой. Как будто доверие – это глупость. Как будто у нас есть выбор.