Жоэль Диккер - Книга Балтиморов

Сикоморус был примерно моих лет. Он мечтал стать певцом и в ожидании славы выжимал желающим сок из живительных овощей. При каждом удобном случае он запирался в комнате отдыха, распевал модные песенки, прищелкивая в ритм пальцами и снимая себя на мобильный телефон, а потом выкладывал видео в социальные сети, дабы привлечь внимание остального мира к своему дарованию. Его главной мечтой было принять участие в телеконкурсе под названием “Пой!”, который шел на одном из федеральных каналов; там состязались начинающие исполнители – в надежде пробиться и прославиться.

Тогда, в начале июня 2010 года, дядя Сол помогал ему заполнить анкеты, чтобы он мог подать заявку на участие, приложив к ней видеозапись. Там шла речь о правах на изображение и ограничениях ответственности, а Сикоморус ничего в этом не понимал. Его родителям очень хотелось, чтобы он прославился. Делать им было явно нечего, и они целыми днями таскались к своему мальчику на работу, дабы осведомиться о его будущем. Оба вечно торчали у стойки с соками, и пока не было клиентов, отец бранил сына, а мать пыталась их примирить.

Отец его был несостоявшимся теннисистом. Мать когда-то мечтала быть актрисой. Отец хотел, чтобы Сикоморус стал чемпионом по теннису. Мать хотела, чтобы он стал великим актером. В шестилетнем возрасте он не вылезал с корта и снялся в рекламе йогурта. В восемь лет его тошнило от тенниса, и он дал себе зарок больше никогда в жизни не брать в руки ракетку. Принялся бегать с матерью по кастингам в поисках роли, которая положит начало его карьере звездного дитяти. Но роль так и не нашлась, и теперь он выжимал соки – без диплома и без образования.

– Чем больше я думаю про эту твою передачу, тем больше убеждаюсь, что это все чепуха на постном масле, – твердил отец.

– Ты не понимаешь, па. С этой передачи начнется моя карьера.

– Пффф! Только людей насмешишь! Чем тебе поможет, если тебя покажут по телевизору? Ты же никогда не любил петь. Тебе надо было стать теннисистом. У тебя все данные. Жалко, мать приучила тебя лентяйничать.

– Ну па, – молил Сикоморус, тщетно пытаясь подольститься к отцу, – про эту передачу все говорят.

– Оставь его в покое, Джордж, ведь это его мечта, – ласково вступалась мать.

– Да, па! Песня – это моя жизнь.

– Ты пихаешь овощи в соковыжималку, вот что такое твоя жизнь. А мог бы стать чемпионом по теннису. Ты все испортил.

В итоге Сикоморус обычно начинал плакать. Чтобы успокоиться, он вытаскивал из-под стойки скоросшиватель, который каждый день приносил из дому в супермаркет и в котором хранил аккуратно подобранные статьи об Александре Невилл и обо всем, что с ней связано и что он счел заслуживающим интереса. Александра была образцом для Сикоморуса, его кумиром. В музыке он полагался только на нее. В его глазах она сама, ее карьера, ее песни, ее манера исполнять их по-новому на разных концертах – все было чистым совершенством. Он ездил за ней в каждое турне, привозил сувенирные футболки для подростков и регулярно их носил. “Если я буду знать про нее все, тогда, наверно, смогу добиться успеха, как она”, – говорил он. Сведения о ней он черпал главным образом из таблоидов: в свободное время жадно их читал и тщательно вырезал статьи.

Сикоморус искал утешения на страницах скоросшивателя, воображая, как однажды тоже станет звездой, а расстроенная мать подбадривала его:

– Посмотри, посмотри свою папку, дорогой, тебе полегчает.

Сикоморус любовался файлами-вкладышами, поглаживая их пальцами.

– Ма, однажды я стану как она… – говорил он.

– Она блондинка и белая, – раздражался отец. – Ты хочешь быть белой девицей?

– Нет, па, я хочу быть знаменитым.

– Вот в том-то и проблема, ты не певцом хочешь быть, а знаменитым.

В этом отец Сикоморуса был прав. Когда-то звездами в Америке были космонавты и ученые. А теперь наши звезды ничего не делают и целыми днями фотографируют – то себя, то свою еду. Пока отец распинался, у стойки выстраивалась нетерпеливая очередь желающих получить оздоровительный сок. В конце концов мать за рукав оттаскивала мужа.

– Да помолчи ты, Джордж, – сердито ворчала она. – Его скоро уволят из-за твоих попреков. Хочешь, чтобы сын из-за тебя вылетел с работы?

Отец отчаянно цеплялся за стойку и тихо взывал к сыну с последней мольбой, словно не замечая ничего вокруг:

– Обещай мне только одно. Что бы ни случилось, прошу, только не становись гомиком.

– Обещаю, папа.

И родители удалялись побродить среди стеллажей.

Дело происходило в самый разгар турне Александры Невилл. Она выступала, в частности, на “Американ-Эйрлайнс-арене” в Майами; об этом знал весь супермаркет, ибо Сикоморус, умудрившись раздобыть билет, повесил в комнате отдыха календарь и зачеркивал оставшиеся до ее выступления дни, а день концерта переименовал в Alexandra Day .

За несколько дней до концерта мы с дядей Солом сидели на террасе его дома в Коконат-Гроув, наслаждаясь вечерней прохладой, и он вдруг спросил:

– Маркус, ты, случайно, не мог бы свести Сикоморуса с Александрой?

– Это невозможно.

– Вы до сих пор не помирились?

– Мы уже несколько лет не разговариваем. Да если бы я и захотел, я даже не знаю, как с ней связаться.

– Сейчас покажу, что я нашел, когда наводил порядок, – сказал дядя Сол, поднимаясь со стула.

Он на миг скрылся в доме и вернулся с фотографией в руках. “Выпала из одной книжки Гиллеля”, – пояснил он. То самое пресловутое фото в Оук-Парке, с четырьмя подростками – Вуди, Гиллелем, Александрой и мной.

– Что произошло между вами с Александрой? – спросил дядя Сол.

– Неважно.

– Марки, ты знаешь, как мне приятно, когда ты здесь. Но иногда я беспокоюсь. Тебе надо больше бывать на людях, больше развлекаться. Завести подружку…

– Не беспокойся, дядя Сол.

Я хотел вернуть ему фото.

– Не надо, оставь себе, – сказал он. – Там сзади кое-что написано.

Я перевернул снимок и сразу узнал ее почерк. Она написала:

Я люблю вас, Гольдманы.

Встретив Александру в Бока-Ратоне тогда, в марте 2012 года, я стал каждое утро красть ее пса Дюка. Увозил его к себе, он целый день проводил со мной, а вечером я доставлял его обратно, к дому Кевина Лежандра.

Псу так у меня понравилось, что он стал поджидать меня у ворот Кевина. Я приезжал на рассвете: он уже сидел на месте, высматривая мою машину. Я выходил, он бросался ко мне, всячески выражая свою радость и пытаясь лизнуть в лицо. Я наклонялся его погладить, потом открывал багажник, он весело запрыгивал внутрь, и мы прямиком ехали ко мне. Потом Дюку надоело ждать, и он стал приходить сам. Каждый день в шесть утра он объявлял о своем прибытии тявканьем под дверью; люди никогда не бывают настолько пунктуальны.