Анна и Сергей Литвиновы - Успеть изменить до рассвета

И вот именно в таком состоянии (о чем он, разумеется, не ведал) застал любимую в шесть часов сорок минут утра в ее постели Алексей Данилов.

– Боже мой! Данилов! Кофе в постель! Как это мило!

– Вуаля и силь ву пле, мадмуазель.

– И как раз такой, как я люблю! По-турецки! В джезве! Ты просто восхитителен. Или ты провинился в чем? Налево успел сбегать, пока я тут сплю?

– Никак нет, моя госпожа.

– Или, может, хочешь, м-мур, попросить об чем?

– Попросить – это я завсегда. Но если честно, разговор есть.

Варя сделала предостерегающий жест – дескать, возможно, и стены имеют уши. Кто его знает, в комиссии ведь особый отдел имеется. Запросто могут особисты профилактически ее писать. А тут мало того что она устав нарушает – открыто живет с объектом разработки, да еще и болтает с ним о службе напропалую.

– Да не, разговор несерьезный. О снах.

– О снах?! – не удержалась от удивленного возгласа Варвара.

– Да. Является тут мне которую ночь подряд удивительное сновидение…

И пока Варя прихлебывала кофе да сок, апельсиновый свежевыжатый (лично рукой Данилова), он ей подробно и в красках начал рассказывать о мучивших его кошмарах. И получалось, что она знала, да молчала, что ей его сон интересен и важен по службе – и он знал, что его видения ей нужны, да тоже молчал об этом. А пока он излагал: будущее, две тысячи тридцать третий, резкое удешевление нефти, всеобщая бедность и невесть откуда вынырнувший красавчик – всеобщий любимчик, отвратительный господин Елисей Кордубцев.

А когда рассказ и завтрак подошли к концу, ни о каком м-мур и речи не могло быть – история Варю чрезвычайно завела. В том смысле, что показалась ей очень и очень важной. Прямо-таки важней всего: и текущих дел, и олигарха Корюкина, и предстоящей командировки.

– Я тебя по пути подброшу? – спросил напоследок возлюбленный.

– Я на метро.

– Провожу тогда до «Новослободской».

Это означало, что Данилов хочет еще о чем-то поговорить – но вне домашних стен. О чем-то, стало быть, что точно не предназначается ни для чьей записи. Ведь то, что он рассказал ей в квартире, – просто сон. Мало ли кому что снится! Но его мысли вокруг этого сна, его анализ – этого уже никаким особистам знать не надобно.

– Буду только рада.

И Варя побежала в душ – хоть весь мир может рушиться, но воинскую дисциплину, будь она неладна, в комиссии никто не отменял.

Когда они вышли, уже совсем рассвело, и бодрые и невыспавшиеся люди неслись по тротуарам в сторону метро – впрочем, имелось и обратное движение: в институты и офисы, что располагались тут, в районе Новослободской улицы. Варя взяла Алексея под руку. Со стороны они представляли собой прекрасное зрелище: примерно одинакового роста, стильно одетые, красивые. Вот только чрезвычайно озабоченное выражение застыло на лицах обоих – впрочем, подобное для многих москвичей характерно, и совсем не обязательно, что им приходится, в самом буквальном смысле, как Кононовой и Данилову, мир спасать.

Убедившись, что его никто не слушает, Алексей высказался, причем довольно горячо – Варя его таким давно не видела:

– Ты знаешь, у меня есть глубокое убеждение, что вот эта история из моего сна – она как раз для вас. А для чего еще существует ваша комиссия? – Тут Варя нервно оглянулась, но нет, никто не мог слышать их диалога. – Для чего с хрущевских времен ваша комиссия ест деньги налогоплательщиков, если не для таких оказий? Я, как ты знаешь, спецслужбы, оптом и в розницу, не люблю – за исключением отдельных прекрасных представителей в твоем лице. Но в данном случае без зазрения совести о сновидении своем тебе доложил и, типа того, Кордубцева сдал. Потому что я понимаю: может, фабула или сюжет этого сна тебе не доказали, но ощущение мое не врет: он, этот человек (или НЕ человек?), очень, очень и ОЧЕНЬ опасен. Ты у нас, конечно, атеист и агностик – поэтому предлагаю тебе найти любое подходящее ситуации реалистическое и материалистическое объяснение. Я же, как старый мистик и метафизик, скажу тебе, что более всего этот персонаж похож на того самого лжепророка, что явится к нам в преддверии апокалипсиса. Я не знаю, можно ли этот самый апокалипсис остановить, и в наших ли это силах, но Кордубцева этого остановить надо. Причем не дожидаясь тридцать третьего года, когда он будет окружен клевретами и войсками, а желательно сейчас, пока он не набрал еще свою силу.

– Я тебя услышала.

– Фу, ненавижу эту формулировку! Звучит как пошел ты вон со своими предложениями!

– Нет-нет-нет, Алешенька! Ни в коем случае не так! Ты совершенно прав: все, что ты рассказал, чрезвычайно важно! И я даже размышлять и медлить не буду, и советоваться ни с кем не стану. Сегодня же доложу обо всем руководству. Но только ты – ты, пожалуйста, забудь и о том, что мне рассказывал, и о нашем разговоре. И мы с тобой тоже эту тему больше поднимать не станем.

– Ага, хорошо бы забыть, – проворчал Алексей, – если только эта история меня самого больше мучить не будет.

– Хочешь, я тебя вечером убаюкаю? – промурлыкала девушка. – Так, что ты будешь спать безо всяких сновидений?

Приступы нежности у столь большой и спортивной девушки, как Варя, случались довольно редко, но выглядели настолько многообещающими, что Данилов тут же схватил ее за бедро и полушутя повлек обратно: «А ну пошли домой, кокетка!» Кононова вскричала: «Но-но!», вырвалась и обозначила на руку возлюбленного болевой прием. А потом, наоборот, прильнула к нему и прошептала:

– Извини, я не могу, служба, но вечером я тебе обещаю, только приходи пораньше.

У метро они распрощались, и Данилов побрел обратно домой. Первый прием у него сегодня в час дня, и еще есть время, чтобы поразмыслить. Варя Варей, ее дела – это ее дела. Но ему и самому не мешает понять, что и почему происходит с ним и что ему делать дальше.

В тот же день на службе Варя написала подробный рапорт. Лично отнесла его начальнику комиссии. Тот кивнул: «Оставь, прочту». Обычно мог пройти день или два, а то и месяц, прежде чем полковник Марголин откликнется на инициативы Кононовой. Но тут минуло пару часов, и он ее вызвал – что означало, что в комиссии ее сигнал восприняли именно так, как хотел Данилов: очень и даже ОЧЕНЬ серьезно.

Что это означало? Скорее всего, имелись другие источники, подтверждавшие всю опасность ситуации – какие, можно было не спрашивать, секретность здесь царила такая, что все равно никто ничего не скажет.

Марголин был лапидарен. Даже не пригласив Варю присесть, бросил:

– Готовьте план активных мероприятий по Кордубцеву, срочно.

Разумеется, ей не надо было переспрашивать, а что с Америкой и с подготовкой к командировке – и без того ясно, что от прочих обязанностей Кононову никто не освобождает.