Галина Романова - Заповедник потерянных душ

– Поэтому отвали! – повысил Леша голос и задвинул за спину Ларису, порывающуюся что-то сказать.

– В смысле, отвали? – Виктор чуть выставил вперед правую ногу, сжал правый кулак, напрягся.

– Отвали от нашей семьи. Оставь нас в покое. Чего непонятного?

Лешка был лопухом. Пусть много моложе его самого, крепче и симпатичнее. И ему не нужны были косметические процедуры, которыми он сам увлекся год назад. И долгие тренировки ему не нужны были тоже. Все компенсировала молодость. Но все же он был самым настоящим лопухом. И конечно, пропустил удар в челюсть, которым Виктор его наградил.

Отлетев на метр, он упал на траву и застонал, заслоняя лицо локтем. Лариса заметалась.

– Как ты можешь?! За что ты его ударил?! – закричала она, приседая рядом с мужем и пытаясь заглянуть ему в лицо.

– Хотя бы за то, что он проник на частную территорию.

Виктор с напряженным вниманием осматривал ее обнаженные лопатки, нежную кожу плеч. Розовые пятки, мелькающие в траве.

Он не уступит!

– Я запросто мог застрелить этого парня, а потом вызвать полицию. Если бы тебя не было сейчас здесь, я бы так и сделал, – процедил он лениво, скрестив руки на груди.

Костяшки пальцев правой руки ныли, но это не беспокоило. Боль была приятной. Он был удовлетворен. Противник валялся у его ног. Он был повержен. Унижен на глазах любимой женщины. Пусть сейчас ей его жалко. Это временно. Женщины не любят проигравших.

– Это жестоко! – выпалила Лариса, вставая в полный рост.

Ее трясло от гнева и обиды, но он находил в этом особую прелесть. В том, как полыхают ее щеки, как подрагивает тяжелая грудь, едва прикрытая сарафаном. Как блестят ее полные слез глаза. Как она смотрит на него со смесью ужаса и неузнавания.

«Да, детка, да! – хотелось ему кричать в полный голос. – Ты еще многого обо мне не знаешь! Тебе еще предстоит узнать, насколько я силен и могущественен!»

– Я даю тебе три минуты, чтобы убраться с моей территории.

Виктор небрежно пнул резиновую подошву старого кеда. Леша все еще валялся на траве, закрываясь от них рукой. А может, просто солнце жгло ему глаза, вот он и положил на лицо ладонь. С этим парнем никогда не можешь знать все наверняка. Были, были в нем какие-то загадки. Чем-то он пленил Ларису.

– Убирайся, – буркнул Виктор и пошел к дому, на ходу крикнув: – Но разговор не окончен.

– Что ты этим хочешь сказать?

Виктор только ступил на третью ступеньку своей великолепной веранды, когда это услышал. Медленно обернулся и почти не удивился, обнаружив Лешку стоящим и потирающим левую скулу. Будто ничего и не было. Будто и не он только что катался по траве, постанывая.

– Я не уступлю тебе эту женщину, молокосос, – процедил Виктор сквозь зубы.

На Ларису он старался не смотреть. Он не сводил глаз с Лешки.

Его взбесило, что соперник ему улыбается. Нагло, с вызовом. Ему наверняка это дается нелегко. Скула опухла. Уголок рта кровоточит. А он улыбается!

– Ты же слышал, что Лариска сказала, – как-то притворно возмутился Лешка сквозь улыбку. – Она любит меня.

– И? И что с того?

Он спрятал руки в задние карманы белых джинсов, чтобы тут же не сбежать по ступенькам и не начать избивать это нагло скалившееся лицо в кровь. Соблазн был велик. Удержав себя, мысленно похвалил. Не время!

– Она просто думает, что любит тебя, Алексей. Она просто не пыталась любить кого-то другого.

– Тебя, что ли? – Он шире ухмыльнулся и поморщился, прикладывая руку к губам.

– Меня, – кивнул Виктор и ткнул пальцем в Ларису. – И от нее теперь уже ничего не зависит. Теперь это только наше с тобой дело, Леша.

Он по слогам произнес его имя, нарочно затянув последнюю гласную.

– Только ты и я.

– Согласен, – кивнул тот всклокоченной головой, не раздумывая ни минуты.

И даже испуганное оханье Лариски не произвело на него впечатления. И он спросил:

– Значит, дуэль?

– Поединок, Леша. Назовем наше состязание за женщину поединком, – скрыв удивление, уточнил Виктор.

Он был удивлен, да. Никогда бы не подумал, что все так просто получится. Что так легко этот олух попадется в ловко расставленные им сети.

– Когда и где я сообщу дополнительно. – Он вытащил руки из тесных карманов и, трижды хлопнув в ладоши, закончил с удовлетворением: – А сейчас, господа, можете быть свободны.

– Я сожалею…

Это была самая пустая и бессмысленная фраза, которую ей всегда приходилось произносить, сообщая родственникам о нагрянувшей в их дом нежданной беде. И она ей очень не нравилась. И она часто рылась в литературных справочниках, пытаясь отыскать менее бессмысленные аналоги. Ничего не было. Или было, но очень пространно и эмоционально. А она на эмоции не имела права. Она представляла Закон и Порядок. И должна была быть собранной, вежливой и лаконичной.

Именно поэтому, сидя сейчас в квартире погибшей Марии Сергеевны перед ее убитым горем сыном, Аня уже трижды повторила:

– Я сожалею.

Мужчине, который прятал от нее глаза за сложенной ковшиком ладонью и странно дергался, сидя на стуле в кухне матери, на вид было лет сорок пять – пятьдесят. На самом деле ему было немногим за тридцать. Если точнее – тридцать пять лет было сыну погибшей Марии Сергеевны Никулиной. А выглядел он старше своих лет по причине периодических запоев, с которыми тщетно боролись его мать и бывшая жена, так и не успевшая нарожать ему детей в браке.

– Я один… Я остался совершенно один! – стонал Геннадий, вздрагивая всем телом каждые пять минут. – Как же я теперь, а?! Как же?!

Анна украдкой глянула на часы. Она здесь уже полчаса и все без толку. Геннадий не шел на контакт. Умышленно он это делал или по причине глубокого нервного потрясения, оставалось только догадываться.

– Расскажите, – вдруг произнес он вполне нормальным голосом, даже чуть требовательно. – Расскажите мне, как она умирала?

– Я ведь уже ознакомила вас с актом экспертизы. – Анна удивленно приподняла брови.

– Я хочу услышать это от вас! – из-под ладони ковшиком на нее глянули два мутных глаза. – Разве сложно объяснить мне нормальным, человеческим языком? Безо всяких специфических непонятных терминов? А?!

Она по памяти повторила заключение эксперта своими словами. Потом снова попыталась поговорить с сыном погибшей женщины. Ничего не вышло.

– У меня ничего не вышло, товарищ капитан, – буркнула она в телефон, стоя у окна на лестничной площадке.

Она только что вышла из квартиры Никулиных, и ей требовалось время, чтобы прийти в себя. И поддержка старшего товарища. Но тот не счел это необходимым.

– Плохо, Малахова, – только и ответил ей Бодряков. – Ты даже не узнала, есть ли у парня алиби на время смерти его матери.

– Александр Александрович! – возмущенно крикнула она.