Макс Аллан Коллинз - Агата и тьма

– Шелковый шарф я предоставлю забрать вам, инспектор.

– Ладно.

– Обязательно сфотографируйте узел, прежде чем его развяжут.

– Конечно.

Спилсбери, успевший убрать перчатки в свой саквояж фокусника, выпрямился и сунул руки в карманы, как всегда делал, закончив осмотр.

– Задушили, конечно, – сказал он. – Но вы и сами поняли.

– Предпочитаю услышать это от вас, доктор.

– Судя по следам на шее… – Спилсбери вынул левую руку из кармана и поднял ее в движении, демонстрируя сказанное, – …полагаю, что напавший был мужчиной-левшой.

– Вы исключаете в качестве нападавшей женщину?

– Это маловероятно. Действовал сильный человек, скорее всего мужчина. С другой стороны, несмотря на беспорядок в одежде, я не вижу следов изнасилования или сексуальных домогательств. Но это, конечно, покажет вскрытие.

– Конечно.

Спилсбери кивком указал на тело.

– Обратите внимание на синяки на груди… Посмотрите ближе.

Гриноу послушался – и поморщился.

– Господи…

– По-видимому, он встал коленями на грудь, не давая двигаться, пока душил.

Полицейский покачал головой:

– Какие же на свете есть мерзавцы, доктор.

– Безусловно… Вы думаете о том же, о чем думаю я?

Спилсбери тоже побывал на месте убийства в Хэмпстеде.

– Можно ли нам предположить такое? – спросил Гриноу.

– Та, другая женщина, Мэйпл Черч, – откликнулся Спилсбери (его собеседник нисколько не удивился тому, что он вспомнил имя), – тоже была задушена и ограблена. Но в том случае имел место половой акт.

– Но не изнасилование.

Спилсбери кивнул:

– По крайней мере, никаких признаков изнасилования не было. Однако половые сношения имели место – возможно, с согласия молодой особы.

«Возможно» было преуменьшением, даже для Спилсбери. Мэйпл Черч занималась проституцией в Сохо. За несколько часов до смерти она разговаривала с возможными дундуками (так лондонские дамы называли своих клиентов) неподалеку от места, где вскоре обнаружили ее тело. Несколько военнослужащих оказались поблизости, среди них были американские солдаты.

– Не думаю, чтобы подозреваемые сами к нам явились, – заметил Спилсбери, балансируя на грани такта и сарказма.

– Да, сэр, в том деле мы не продвинулись. При таком количестве военных в городе это иногда трудно, а то и невозможно… Но если бы у нас был парнишка, который охотится за шлюшками, то эта женщина… – Он кивком указал на жертву со строгими чертами лица, – …вряд ли к ним относится. Она достаточно интересна, но старовата для такого дела.

– Это была респектабельная женщина, – отозвался Спилсбери, соглашаясь с этим доводом довольно небрежно, – ее одежда об этом свидетельствует… Но при затемнении женщина, идущая по улице… и, как вы верно сказали, интересная…

– Он вполне мог принять ее за проститутку.

Спилсбери отрывисто кивнул:

– Но два убийства – еще не Потрошитель.

– Да. Это могут быть отдельные эпизоды. Грабитель отвлекся…

– Я бы сказал, увлекся, – сказал патологоанатом, снова изображая удушение. – Не хотелось бы думать, что вместо тумана Уайтчепела у нас выступает затемнение.

Гриноу невесело хохотнул:

– Я именно там начинал, знаете ли.

Спилсбери пристально посмотрел на инспектора, словно только заметил его присутствие:

– Как это, инспектор?

– Кинг-Дэвид-лейн, Шэдвелл, Уайтчепел. Там я начинал службу в двадцатых. Где Потрошитель потрошил.

– Хочется надеяться, мы не получим еще одного.

– Я с вами солидарен. А если да… хочется надеяться, что он не американец.

У Спилсбери расширились зрачки и раздулись ноздри.

– Ох… только этого нам сейчас и не хватало.

С начала года приток американских солдат стал весьма значителен – и между приезжими и местными возникла напряженность. В последнее время появилась фраза: «Американцы слишком богатые, слишком сексуально озабоченные, и их слишком много». По слухам, Министерство внутренних дел готовило кампанию, дабы убедить британских граждан не видеть в американцах разбалованных заносчивых чудовищ, постоянно жующих жвачку.

Гриноу очень сомневался в том, что американский Джек-Потрошитель пойдет такой кампании на пользу.

Спилсбери собрал свой саквояж (прикасаться к нему не дозволялось никому, и доктор награждал пугающе недобрым взглядом любого, кто смел коснуться на месте преступления даже его собственного рукава) и отбыл: «Армстронг-Сиддли» растворился в утреннем снегопаде.

Гриноу вскоре очутился на улице. Краснощекий полисмен из следственной команды (хоть они и могли считаться элитой, но не получали надбавки в пять шиллингов за износ одежды) бежал к нему, держа дамскую сумочку.

– Шеф! – позвал его коп. – Гляньте-ка!

– Она тебе очень идет, Альберт.

Немного растолстевший Альберт запыхался: дыхание его в прохладном воздухе собиралось облачками пара.

– Вы перестанете надо мной шутить, когда услышите, что это такое, шеф.

– Это сумочка нашей жертвы.

– Прям в чертову точку, шеф. Нашел на мусорном баке в переулке, вон там, ага. Кажется, мы знаем, кто такая наша неудачливая постоялица из убежища.

– Ее фамилия Гамильтон.

Коп выпучил глаза:

– Да вы просто кудесник, шеф. Эвелин Гамильтон. Тут не было бумажника, но в кармашке – квитанция об оплате пансиона.

– Так что мы получили адрес, где надо навести справки.

– Получили.

Квитанция привела Гриноу на Оксфорд-стрит: мало какие улицы Лондона подверглись таким разрушениям, как эта: масса новых и старинных зданий превратились в щебень. Инспектор самой большой потерей считал знаменитую кондитерскую Басзарда: она сотню лет была достопримечательностью Оксфорд-стрит, пока упавшая в два часа ночи бомба не разрушила ее фасад, снеся заодно и Пам-Корт, где еще недавно подавали великолепный чай. Скользя в своем «Остине» мимо, он предавался сладким воспоминаниям о сластях…

Четырехэтажный пансион по иронии судьбы оказался довольно ветхим строением, пережившим своих гораздо более впечатлявших соседей, а его владелица – худая остролицая ведьма в выцветшем халате, – встав в дверях и опираясь на метлу, завалила следователя фактами. Глазки у нее были крошечные: Гриноу пришло в голову сравнение с просевшими в снегу лунками.

– На улицах порядочной женщине опасно, – сказала она голосом, напоминавшим сирену, предупреждающую о начале бомбежки. – На этих темных улицах грабители шастают, вот что я вам скажу, и что с этим делает полиция? Это же те янки, точно.

– Значит, мисс Гамильтон была порядочной женщиной?

– Соль земли. Она до прошлой недели заведовала аптекой. Написала заявление об уходе. Боитесь арестовать этих паршивых америкашек? Слишком большая волна подымется, так?

– А вы знаете, почему мисс Гамильтон решила уйти из аптеки?