Владимир Безымянный - Маньяк

Владимир БЕЗЫМЯННЫЙ

МАНЬЯК

"Среди восьмисот тысяч заключенных - несколько

десятков тысяч тюремных париев. Целая каста неприкасаемых.

Это нарушители неписаных законов неволи, пешки в чьей-то

кровавой игре, симпатичные юноши, не сумевшие уберечь себя

от изнасилования. Абсолютное большинство так называемых

"обиженников" - славяне. Из около семисот воров в законе

со славянскими именами, фамилиями, лицами - всего сто

восемьдесят. Кто остальные? Много выходцев из Средней

Азии. Но подавляющее большинство - кавказцы. Прежде всего,

грузины, армяне, азербайджанцы.

Еще два года назад во Владимирской тюрьме отбывала

наказание большая группировка грузинских воров в законе.

Но вот одного затребовали по спецнаряду, другого,

третьего... И пошел поток. Ну а там, в родных краях кто-то

вдруг сбежал, кому-то вдруг сократили срок до отбытого,

кого-то вдруг помиловали.

Где же они сейчас, выпущенные с формальным

соблюдением буквы закона? Снова там, где им понравилось. В

российских городах и поселках. Уже останавливают поезда

(совсем как в годы гражданской войны) и грабят пассажиров.

Не нужно быть большим провидцем, чтобы предсказать, что

будет дальше. Налеты на банки и склады, на магазины и

офисы, террористические акты (по тайному заданию некоторых

политиков) против тех, кто опасен или неугоден. Сегодня

едва ли не каждый среднеазиатский или закавказский

уголовник имеет автоматическое оружие, гранаты. Завтра их

бандгруппы почти наверняка завладеют минами, бомбами...

Совершивший преступление в России и успевший скрыться

на том же Кавказе почти автоматически избегает уголовной

ответственности. Местные милицейские органы не отвечают на

запросы, не помогают в розыске, а чаще всего даже

препятствуют ему.

"Ну взяли их, а дальше что?" - спрашивал я начальника

Владимирской тюрьмы Виктора Горшкова.

"Ума не приложу, - отвечал он. - Если они у нас

совершили преступление, значит, у нас должны и наказание

отбывать. Но если на них придет спецнаряд от МВД их

республики, мы просто обязаны будем их этапировать...

Может быть, поэтому они и ведут себя так нагло?! Это в

русском характере - терпеть голод и холод, убивать и

умирать за убеждения, какими бы ложными они ни были. А те

ребята берегут себя, любят комфорт, достаток. И в

общаковой кассе у них куда больше денег. Добавим к этому,

что их вытаскивают отсюда, а нашим никто не помогает

выбраться. Славянские воры в законе пока что терпят,

стараются, как они говорят, не выносить свои противоречия

на общую массу заключенных. Но мы-то чувствуем, что рано

или поздно терпение лопнет, и тогда..."

Виталий Еремин. "Крытая" (Размышления во

Владимирской тюрьме). "Неделя", 1992, N_11

Все смешалось в Белом доме и на площади перед ним. В этом доме, который был исконно советским и исконно российским, да и на всей этой земле, исконно российской и, кажется, уже в прошлом советской. Смешались в кучу люди, техника, выкрики мегафонов, выхлопная гарь, дождевые потоки. Бог миловал, без "рева тысячи орудий" дело обошлось. Хотя "орудий" хватало - ими щетинились "бэтээры" и танки, боевые машины пехоты и моторизованные патрули ОМОН.

Мирные легковушки с трудом пробирались к этому месту. Кто их знает какие там они "мирные". Из сумрака салона в любую минуту могло полыхнуть огнем очереди. На "жигули" и "волги", припаркованные с еще большим, чем обычно у столичных жителей, пренебрежением к запрещающим знакам, с опаской косились с "бэтээров" крепкие парни в форме. Защитники...

"Что они защищают? Каменные физиономии... Хотя, не такие уж и каменные. Озираются, нервничают. И, конечно, готовы стрелять. Готовы, но боятся - ответить придется. Это хорошо: если совести нет, по крайней мере страх остался. Знают или нет, кто их послал? Что ж, и наручников, и камер, и деревянных бушлатов - этого добра у нас всегда на всех хватало. Без дефицита".

Размышления Сергея Углова, крепкого мужчины в самом начале того возраста, что принято называть "средним", грубо оборвал автомобильный клаксон. Наплодили итальяшки сигналов - теперь чуть ли не у каждого музыкальный! Когда-то у него был один из самых первых. "Король ламбады!" усмехнулся Углов невесело. Однако улыбка его застыла и вовсе испарилась при взгляде на беспардонно проталкивающуюся в толпе машину. Ничего особенного - белая "девятка". Здесь ведь и иномарок хватало - разный люд поднялся на защиту Белого дома. И не бесцеремонностью водителя ошарашен был Углов - дни не располагали к церемониям. А уж эта "девятка" и вовсе не отличалась почтительностью ни к пешеходам, ни к своим четырехколесным собратьям. Кто-кто, а он это прекрасно знал, потому что еще час назад эта машина принадлежала ему, Сергею Углову. Сейчас за рулем уверенно развалился тощий, с длинными, свалявшимися в жирные сосульки волосами, в компании такого же засаленного ублюдка. Заметив кипящего яростью Сергея, экипаж белой "девятки" среагировал моментально - выпуклость черного пластмассового бампера машины надвинулась прямо на ее хозяина. Сергей, однако, успел отпрыгнуть, щупая в кармане купленный недавно по случаю "макаров". Рядом посматривал с "бэтээра" узкоплечий солдатик, ворочая над толпой стволом крупнокалиберного ДШК. Не хватало только этого! Углову, лицу, так и не обретшему определенных занятий, вовсе не улыбалось поймать свинцовый "гостинец".

Под подозрительными взглядами патруля Сергей улыбнулся, пожал плечами и отошел в сторону. Из-под стволов автоматов, с пути собственной "девятки". Бывшей. Проводил ее взглядом. Что-что, а вернуть ее сейчас не светило. Если и повезет, то позже, когда пойдет другая борьба за одну-единственную человеческую жизнь.

Дмитрий Юрьевич Шевцов вышел на балкон, чтобы немного размяться после сидения перед ночным телеэкраном, вовсе не по неодолимой потребности, но скорее по привычке. Вопреки врачебным рекомендациям зарядку делал он не только утром, но и поздним вечером. На крепость бицепсов Дмитрий Юрьевич не жаловался. Но не по себе стало и ему, когда возле своих "жигулей" он увидел копошащуюся в едва разжиженной околоподъездным фонарем тьме некую троицу. Близкий к пенсионному возрасту, Шевцов вовсе не отличался легкомыслием, но позднее возвращение домой с еженедельного преферанса, необходимость завтра рано подняться и удаленность гаража сделали свое дело. К политике Дмитрий Юрьевич относился с легким пренебрежением, как к неподходящей для солидных людей теме для разговоров. Политика - дело забавное, пока она не постучалась к тебе в дверь или не вломилась в окошко, что случается чаще. Однако под балконом девятого - последнего этажа тихо возилась вовсе не политика.