Владимир Безымянный - Очищение тьмой

Владимир БЕЗЫМЯННЫЙ

ОЧИЩЕНИЕ ТЬМОЙ

"...При очистке Неглинного канала находили

кости, похожие на человеческие..."

Владимир Гиляровский "В глухую"

7 ИЮНЯ. В КАТАКОМБАХ. ПРОЛОГ

Паскудно я рос. Сорняк, дерьмо. Отца нет. Мать - пьяница и шлюха. Сестра - тоже шлюха, но уже не пьет. Здесь, под землей, своих ублажает. Водки-то у нас не признают. Старшие, правда, бывает, попивают, а нам, малышне, если заметят - башку оторвут. Матери всегда было плевать, где я шляюсь. Избавилась от лишнего рта - и хорошо. Она у меня не красавица, да и сам я, видишь, не больно хорош собой. Плюгав, как говорится. Тьфу, да ты же ничего не видишь. Ну вот, воровал я с малолетства, в одиночку. Редко с пацанами. Не люблю. Дерьмо. Под ремнем все выложат. Ох, мать у меня умела "горячие" отпускать! Сесть потом невозможно. С оттяжкой била, грамотно. Кому такое понравится? Но я не долго это терпел. Как раз мне десять стукнуло, я, как положено, братве вермут выставил. Дело было не чердаке, как дошло до поблевать - бабки внизу во дворе встали на дыбы. Нажаловались родителям пацанов, а те насели на мою мамку. Она как раз уже приняла - достаточно, чтобы отвязаться, но мало, чтобы с копыт долой. Хвать меня за волосы: "щенков своих поишь, а матери родной хоть бы стакан налил!" И ну драть. Я уже тогда без бритвы не выходил, даже пацаны постарше знали, что за мной не заржавеет. Одним словом - три пальца подчистую отчекрыжил. Крови, крику!.. известно, за такое - дорожка одна, в спецшколу. Хорошо, уже лето, считай, началось. Школа кончилась, теплынь. Да и какая там школа, когда я уже в другой обучался - побольше матери таскал. Домой мне теперь ходу не было. Беспалая - ей такую кликуху прилепили - поклялась меня изувечить. Она могла, ей плевать, сын или кто. А жить было можно, только места надо знать. Вокзал, базар... Конечно, если поймают - на куски порвут, торгаши еще злее наших сектантов. К кавказцам лучше и вовсе не подходить, а гнилой мандарин на месте удавят. Вот на вокзале стащить чего - милое дело. Спешка, суета, разбираться некогда. Помню, я хороший чемодан отвернул, жирный. До лаза в катакомбы меньше трамвайной остановки. Я туда - уже научен, как-то сумку слямзил, прямо на площади стал шерстить, так еле ноги унес от патруля. А в подземелье спокойно. Нет, забредает, конечно, дерьмо всякое: флакушки там из-под одеколонов валяются да фанфурики аптечные. И только я сел распечатывать удар по голове и темнота. Вот, попробуй, шрам, бугры какие-то. Может, от этого у меня голова расплывается, когда пробую думать. Метелили они меня жуть. Иногда сознание вспыхивало, словно лампочка зажигалась, - бьют. За что? Чтоб не воровал, что ли? Так сами же - первые воры, только денег в руки не берут. Вера им запрещает касаться всего, где государственные знаки. Это мне никак не понять. Но грамотные - книг здесь уйма. Ты в голове и сотой доли того не удержишь, чему тут учат. Только хилые они все. Я и сам не культурист - в катакомбах не так мускулы, как быстрота нужна. Те, что здесь родились, на пауков смахивают. А недавно одного учителя сами ухлопали. Он и раньше, на верхе, чего-то там долбил детишкам. Любил малышей. Особенно мальчиков. Да и девочкам под юбки заглядывал. Он, когда ушел из школы, попрошайкой стал: рожу скорчит - дебил дебилом - и пошел с протянутой рукой. Короче, любовь к детям его и погубила. Приговорили по всем правилам - именем братства и светлой памяти графа Толстого... До сих пор не пойму, какое отношение имеет граф к нашим катакомбам... Поначалу-то я все озирался, откуда удара ждать. А что? Могли, как клопа, задавить, и как звать не спросили бы. Здесь и фамилий-то нет. А кому они нужны, милиции для карточки? Нет, шалишь! Секта своих не отдает. Но и не отпускает. Можно, конечно, уйти, только достанут из-под земли и сердце вынут. Знаешь как говорят: "Твое сердце принадлежит нам! Мы тебя в свою семью приняли, теперь ты - наш до гроба!. А гробов здесь не бывает. В дальней штольне, где не продохнешь, там и сбрасывают трупы. Свалка. Старух, стариков, короче - отработанный материал. А с пополнением проблем нет. Бабы рожают регулярно, каждые девять месяцев. И хотя дети мрут как мухи, так что и половина не выживает, народу прибавляется. Это только Старших братьев всегда мало, сколько было, столько и есть. Они все знают, все видят, что творится на земле и под землей, знают и кого наказать, кого поощрить. Насчет наказать у них фантазия богатая, с поощрениями пожиже: девочки да кварцевая лампа. Почти никто не пьет и не курит. И, веришь даже не тянет. Загипнотизировали нас, что ли? Даже когда на свет выбираюсь, не хочется. А я на работу, считай, каждый день выхожу. Если что-то серьезное, - квартиру там почистить или лавку кооперативную - тогда с напарником. С тем самым, что меня метелил в первый раз за чемодан, а потом пригрел. Держался я из последнего: зубы сжал и - нате, бейте, гады! Они и рады стараться. Лупят, а я молчу. Им это понравилось, а я просто почти все время без сознания был и вообще решил, что это милиция. Одно в голове: "Только бы не в спецуху!" Короче, прижился я у них, очухался, огляделся. Дома у меня, считай, не было, теперь появился. Темный, суровый, с особыми законами, но все-таки дом. Здесь все другое. Главное правило - "кто не работает, тот не ест". Один раз электрики месяц промучились, кабель на поверхность выводили, чтоб телевизор смотреть. А когда он заработал, старшие братья решили, что информация поступает вредная и растлевающая. Кроме того, по кабелю могут на нас выйти. Ясное дело, кабель электрики смотали, и вышло, что работа их впустую, месяц пробездельничали. Паразиты на теле общины. За это - месяц на полуголодном пайке. Терпи, подавляй желания, борись с плотью. Старшие это оценят. И, веришь ли, от каждого их слова так радостно становится, словно в воздух поднимаешься. Чтобы от воды захмелеть, надо жаждой измучиться. Вы там, наверху, одряхлели духом, многого не понимаете... Помню, перед тем, как из дому убежать, выспорил я у пацанов бутылку вина. До смерти ее не забуду. Бочка стояла у магазина железная из-под масла, отверстие в ней не больше ореха. Я уже тогда шибко умный был, а это куда хуже, чем просто дурак. Вот и поспорил, что мошонку в эту дырку засуну. И ухитрился-таки - лег на бочку и - одно за другим опустил. А назад - никак. Пацаны обрыдались со смеху, глядя, как я, лежа на бочке, корежусь. Хорошо, мужики шли мимо, не дали мне с бочки свалиться. А то ходить бы мне холостым. Отнесли меня вместе с бочкой к сварщику, отрезал он у нее дно и вытолкнул изнутри все мое хозяйство. Не дай бы Бог, бочка из-под бензина была - испекся бы я, и поделом. Так что духу у меня всегда хватало, вот только с головой не очень. Но у нас здесь послушание важнее, чем умствование. Добытчики должны норму выполнять, а думать - это Старшие братья.