Павел Давыдов - Этюд о Крысином Смехе

— Конечно, — подтвердил Холмс, к которому вернулась способность говорить. — Это невозможно.

Наполеон с бешенством посмотрел в его сторону.

— Извините, — продолжил я свою мысль. — Я ни в коей мере не хотел бы брать под сомнение ваш поучительный рассказ, но посудите сами — Темза… Такая бурная… Нет‑нет, никак не могу поверить.

— Пойдемте, — величественно провозгласил мистер Наполеон. — Все пойдемте со мной. Все.

Мы вышли на набережную. Дул пронизывающий ветер. Над Темзой плыли низкие облака. Мистер Наполеон подошел к парапету.

— Сверим часы, — сказал он. — На моих, как обычно, десять двадцать две по Гринвичу.

С этими словами мистер Наполеон бухнулся в темные воды Темзы и, быстро‑быстро перебирая руками, поплыл к противоположному берегу.

— Пойдемте, Ватсон, — Холмс потянул меня за рукав. — Он может вернуться.

— Минуточку, — сказал я, продолжая наблюдать за одиноким пловцом. — Смотрите!

На берегу, к которому самозабвенно плыл мистер Наполеон, появились люди в белых халатах. Завидев плывущего, они издали торжествующий вопль, который, несмотря на большое расстояние, донесся и до нас. Профессиональными движениями размотав огромный сверток, оказавшийся рыболовной сетью, люди закинули его в реку.

Через несколько минут мистер Наполеон затрепыхался в сети, подобно огромной рыбе. Он прыгал и метался, но все его усилия освободиться были тщетны. Его вытащили на берег и стали тщательно пеленать в его императорскую мантию. Затем, уже спеленатый как ребенок, он был с почестями поднят на плечи, и, еще минуту спустя, торжественная процессия скрылась с наших глаз.

Мы с Холмсом вернулись в кабачок. Грог уже остыл, и мы заказали по новой порции. Мой друг начал приводить себя в порядок, сбрасывая под стол мусор, доставшийся ему от мистера Наполеона.

Начало сказываться напряжение предыдущей ночи. Меня потянуло в сон. Но едва я прикрыл глаза, как срывающийся шепот Холмса заставил меня вновь открыть их:

— Смотрите, Ватсон!

И Холмс протянул мне клочок бумаги, на котором значилось:

тайтесь скрыться. Мне и

стоятельства смерти ло

го Блэквуда.

М

— Откуда это у вас, Холмс?

Холмс оторопело взглянул на меня, потом на клочок бумаги в моих руках и растерянно проговорил:

— Это… Это от… мистера Наполеона… В общем, ну, то, что осталось после него… Смотрите-ка. Выходит, кому-то известно о смерти Хьюго Блэквуда гораздо больше, чем нам!

— Куда ж больше‑то? — удивился я. — Отравили старика и все тут.

— А кто отравил? И зачем? Вы сможете мне ответить?

— И не подумаю, — я демонстративно закрыл глаза. — Спросите у мистера Наполеона.

— Сейчас поплыву, — сострил Холмс. — Только вот обсохну маленько…

— Обсохните, обсохните… — пробормотал я.

— Сказать честно, Ватсон, я всегда поражался вашему глубочайшему равнодушию к глобальным проблемам современности. Подумать только! В этой записке — кстати, отдайте ее — находится ключ к разгадке…

Холмс внезапно замолчал, еще раз посмотрел на обрывок, затем нагнулся и, помедлив мгновение, нырнул под стол.

— Знаете, Ватсон, — сказал он, вновь появляясь на свет божий с грудой мусора в руках, — мне в голову пришла великолепная мысль. Возможно, здесь есть и другие части этого письма.

Но сколько Холмс ни перекладывал пробки, фантики, щепки и желтые пожухлые листья — все было безрезультатно. Оживление сползло с лица моего друга. Он что‑то еще бормотал, разгребая веточки и палочки, но уже без того воодушевления, которым был охвачен минуту назад.

— Пойдемте‑ка лучше домой, — предложил я.

— Да, — согласился Холмс, — шли бы вы домой! Шли бы! И не просто… Хотя нет… Постойте. Этот псих, кажется, говорил, что мусор бросали с моста, значит… Значит, надо обследовать мост! Немедленно!

И Холмс, мокрый и грязный, как половая тряпка, бросился к выходу. Неповоротливый кабатчик не успел вовремя перехватить его, и мне самому пришлось заплатить за грог. Обследовать мост мне совершенно не хотелось, но иного способа поскорее попасть домой я просто не видел. Слегка утешало лишь то, что Холмс не додумался обследовать Темзу. А ведь мог.

Мост находился в какой-то сотне ярдов от кабачка. По нему сновали прохожие, с грохотом проезжали экипажи. Внизу неторопливо проплывали баржи, до краев груженные песком.

— Здесь это единственный мост, — уверенно сказал Холмс. — Кстати, если вам интересно, по нему в одна тысяча… — он замолчал, искоса посмотрел на меня и, махнув рукой, как всегда некстати пробормотал что‑то о метании бисера в свиней.

У самого моста Холмс остановился.

— Ватсон, — скомандовал он, — ждите меня здесь. А то вы, как обычно, затопчите все следы. У вас ведь прямо талант губить все мои начинания.

С этими словами великий сыщик ловко увернулся от несущегося на него кэба и выбежал на мост.

Я встал поодаль, наблюдая, как Холмс мечется из стороны в сторону, изучая тротуары то в одном, то в другом месте, ползает на четвереньках, петляет, совершая массу немыслимых и, на мой взгляд, ненужных движений. Складывалось впечатление, что он не идет по чужим следам, а запутывает свои собственные.

Действия великого сыщика вызывали законное недоумение идущих и едущих по мосту. Мастеровые освистывали его, кэбмены кричали ему обидные слова, мальчишки с хохотом плясали вокруг него, осыпая моего друга непристойными шутками и бранью.

Холмс ни на что не реагировал. Вытащив из кармана огромную лупу, рулетку, моток бечевки и колышки, он принялся методично разбивать мост на квадраты. Но как он ни старался, как ни спешил, разметить более двух квадратов никак не удавалось. Прохожие то и дело натыкались на колышки, вырывая их из трещин мостовой, рвали бечевку, сбивали с ног самого Холмса. Дело кончилось тем, что он разбил свою любимую лупу и, по‑видимому, два или три пузырька из коллекции Хьюго Блэквуда. Ничем другим я не могу объяснить внезапной вспышки ярости, овладевшей Холмсом.

— Идиоты! Болваны! Безмозглые кретины! — неистово орал он, размахивая руками и яростно пиная уцелевшие колышки. — Вот вам! Вот! Нате! Получайте! Что, довольны?!

Внезапно, сверхчеловеческим усилием Холмс взял себя в руки. Он медленно обвел взглядом толпу, сдержанно поклонился и направился ко мне. Народ расступился, послышались первые робкие аплодисменты. К ногам Холмса упали несколько медяков. Кто‑то крикнул: «Браво!» Великий сыщик остановился и поклонился еще раз. Аплодисменты переросли в овацию. Толпа сомкнулась вокруг Холмса и долго не хотела его отпускать.

Когда мой друг, наконец, пробился ко мне, он был уже почти спокоен. Я сделал вид, что незнаком с ним, и, честно глядя ему в глаза, вложил в его руку шестипенсовую монету. Холмс машинально сунул ее в карман.