Кирилл Воробьев - Последняя битва Пономаря

И лишь после этого подвига, Сергей Владимирович понял, что натворил. За такое вмешательство в работу соседнего отдела его не похвалят, хотя он и спас людей, и захватил террористов. Такой штурм в одиночку вполне могут воспринять как безрассудство и тогда...

Что было бы тогда, майор подумать не успел. Подумать? Изотов все-таки разрушил свое безмолвие сознания. Его мозг буквально прорвало на мысли, и в это мгновение случилось ужасное.

Дети уже давно выбежали из автобуса, двое бандитов сидели в наручниках у стены кладбища под прицелом целой роты автоматчиков. И тут из автобуса появился третий террорист. Тот, которого Сергей Владимирович усыпил. Он успел выстрелить два раза. Обе пули нашли свои жертвы. Ими оказались захваченные бандиты.

И в следующую секунду на Изотова обрушилась благодать.

Сколько времени он находился в прострации, он не знал, но пришел в себя он там же, где стоял раньше, а в руке у него был пистолет, от которого исходил запах только что сгоревшего пороха. Террорист лежал мертвый на автобусных ступеньках, а с другой стороны улицы внезапно раздался громкий визг и истошный вопль:

– Коля!!!

Очнувшись, Михаил Львович не сразу сообразил, куда он попал.

Перед его глазами были светлые желто-коричневые стены, умывальник, крашеная белой краской дверь, сквозь стекло которой виден был коридор. Сам Грибоконь лежал до подбородка накрытый одеялом.

Он попытался привстать, но левую руку и бок вдруг пронзила острая боль, и Михаил Львович невольно ойкнул. Теперь боль проснулась во всем теле. Заболела голова, оказалось, что ему трудно моргать, глаз, судя по всему сильно заплыл, даже небольшое движение челюстью причиняло страдания. А язык, обследовав зубы, выяснил, что они все на месте, но передние сильно шатаются.

Пальцы на левой руке шевелились, но поднять ее Грибоконь не смог. Он, с трудом приподняв одеяло, удивленно уставился на то, во что превратилась его конечность: гипсовый кокон оказался намертво прихвачен к обвязанному несколькими гипсовыми бинтами торсу.

– Кто ж тебя так?

Грибоконь вздрогнул и покосился на голос. На соседней койке лежал старик. Этот зек походил на узника Освенцима, как их показывали в документальной хронике: обтянутый желтой кожей череп, кисти рук, высовывающиеся из рукавов белой хлопчатобумажной пижамы, казалось, состояли лишь из костей и ногтей.

– Блатные. – С трудом разлепив губы прошамкал Михаил Львович.

– Да, эти подонки и не на такое способны. – Совершенно равнодушно проговорил старик. И, не меняя интонации, резко изменил тему:

– А у меня, вот, позвоночник сломан. Навернулся со второго этажа. Я-то, понимаешь, стекольщик...

Отключившись от речей старика, Шаман прислушался к себе, заставив работать экстрасенсорные каналы восприятия. Через минуту он уже знал, что у него сломаны три ребра, предплечье, несколько опущена левая почка, средней тяжести ушиб печени, и уйма синяков по всему телу.

– Так, кто тут у нас? – В палату буквально влетел сухопарый низенький мужичек в распахнутом белом халате на военную рубашку. – Все те же и пополнение. Фамилия?

– Осужденный Грибоконь. – Ответил Михаил Львович.

– Отлично, отлично. Да, ты же поступил вчера вечером. Как же я это забыл? И откуда у тебя такая фамилия? – Врач был неестественно оживлен, его пальцы постоянно находились в движении, то находя очередную игрушку для себя, то перескакивая на новый объект для выкручивания. Шаман моментально опознал в докторе хронического наркомана.

– Давайте про этимологию в следующий раз. Говорить больно.

– О! Образованный человек! Вдвойне неприятно видеть такого в этих скорбных стенах. Да, зовут меня Поскребышев Михаил Яковлевич. Чихнарку глушишь? Месячишко поваляешься – и на работку, да?

Врач перескакивал с одной темы на другую, и, казалось, совсем не был расположен вслушиваться в чьи-то ответы.

– Хорошо, хорошо. Ну, поправляйтесь тут... – И Поскребышев удалился с той же стремительностью.

– И так каждый день. – Начал бормотать сосед Михаила Львовича. – Залетит, нагородит с три короба и упорхнет. Хорошо, хоть санитары у него толковые. Из зеков, но врачами по воле были. А тут за стенкой с тубиком [7] Тубик – Туберкулез. четверо...

Грибоконь вновь перестал слушать старика. Он скинул с себя одеяло, кряхтя и постоянно забывая, что стискивать зубы ему теперь еще больнее, чем шевелиться, спустил ноги с кровати. Встал, придерживаясь за спинку койки. В несколько семенящих шажков преодолел расстояние до умывальника и жадно присосался к крану.

Вскоре санитар принес завтрак. И снова Михаила Львовича ждало открытие: санитар оказался биоэнергетиком. Разглядывая ауру этого человека, Шаман не сразу понял, что тот, занимается тем же самым. Спустя мгновение парень подмигнул:

– Куришь?

– Ага.

– Ходить можешь?

– С трудом.

– Ну, забредай ко мне в санитарскую. Спирта не обещаю, но кофеинчиком побалуемся.

Старик, поставив тарелку с кашей себе на грудь, принялся медленно отправлять в рот ложку за ложкой. Грибоконь последовал его примеру. Челюсти отказывались жевать что-то твердое, и поэтому Михаил Львович выел из тюхи белого хлеба лишь мякиш. После трапезы захотелось курить.

Взгромоздившись на зудящие ноги, Шаман вышел из палаты, прошелся по коридору, разыскивая санитарскую. Та оказалась в самом начале, у запертой изнутри на щеколду двери. Вскоре Грибоконь уже прихлебывал обжигающую заварку и с наслаждением затягивался обычной «Астрой».

За то время, что Михаил Яковлевич провел в зековской больнице, он крепко сдружился с этим санитаром, Димой Чистопольским по кличке Харя. Он попал в тюрьму за воровство, но срок ему дали небольшой, а среднее медицинское образование позволило занять «козлиную» должность медбрата при Поскребышеве. От Чистопольского Шаман и узнал о новой для него форме жизни зеков – о первом отряде, отряде хозобслуги. Там, как и везде, постоянно плелись интриги, но в нем зеки откровенно стремились подсидеть друг друга, напропалую, не стесняясь, стучали куму.

От Хари же Грибоконь узнал, что вскоре освобождается престижнейшее место нарядчика зоны и что начальник оперчасти подыскивает на него человека с высшим образованием. А институт Михаил Львович закончил...

– Я, как ты сюда попал, сразу твое дело просмотрел, – Признался однажды Дима. – Вижу – человек образованный. Ну, и, думаю, с чем черт не шутит? Может, попытаться подъехать к куму с твоей кандидатурой на нарядчика? Здесь-то с верхним образованием раз-два и обчелся...

И лишь потом Грибоконь понял, что Чистопольский просто подслушал разговор Поскребышева с Игнатом Федоровичем Лакшиным, начальником оперчасти, в котором и обсуждалась кандидатура будущего нарядчика. Но сейчас Харя как мог завоевывал расположение Михаила Львовича, вел с ним длинные беседы на экстрасенсорные темы, поил чаем и угощал табаком.