Николас Блейк - Личная рана

Гостиная, куда мы вошли, выглядела уныло. Она была загромождена новым, с иголочки, мебельным гарнитуром, выглядевшим так, словно его только что выписали по почтовому каталогу. Комната не походила на жилое помещение. Я даже представил, как дети Лисонов, дрожа, садятся за пианино на уроках музыки.

Вошел Кевин. Голова высоко поднята, на лице застыла акулья улыбка. Чем-то озабоченный, но любезный. Здесь, в собственном доме, он сильнее обычного производил впечатление подкаблучника. Стол ломился от разнообразных блюд - ячменные лепешки, сдоба, сардины, свекла, вареные яйца, сладкий крем, покрытые сахарной глазурью пирожные, соленья, ветчина и язык,- которыми хозяйка дома усердно потчевала меня.

- Вам надо хорошенько подкрепиться, мистер Эйр, после всей этой сухомятки у себя в коттедже,- ворковала она беспрерывно.- Вы ужасно худой. Правда, Кевин?

- Не докучай человеку, Майра!- сердито ворчал муж.- Он сам знает, что ему нужно. Оставь его в покое!

Я поведал им об ужине с отцом Бресниханом два дня назад.

- Да. Он мне рассказывал, что вы с ним замечательно побеседовали,болтала Майра.- Вы, наверное, обсуждали очень умные вещи. Книги и тому подобное.

- В основном политику, миссис Лисон,- вежливо ответил я.- Он очень интересовался...

- В этой стране люди свихнулись на политике,- вставил Кевин.Духовенство прилагает усилия для исправления этой прискорбной ситуации.

- Чтобы оставить политику политикам? Как вы, например?- нарочито небрежно поинтересовался я.

- У меня и без того хлопот полон рот...- уклончиво заявил Лисон-младший.

- Но я слышал, что вы собираетесь выдвинуть свою кандидатуру в дойл,простодушно заметил я.

- Возможно,- пожал плечами мэр.- Им там нужен здравомыслящий человек от сохи. Половина этих парней до сих пор несет вздор о прошлом, которое лучше всего забыть. Мы лишаем себя пищи, мистер Эйр, пережевывая старые истории. А ими сыт не будешь.

Я выслушал мнение Лисона о синерубашечниках, которых он сравнивал с движением мослеитов {Мослеиты - члены Британского союза фашистов, образованного в 1932 году Освальдом Мосли} в Британии. Он разглагольствовал о генерале О'Даффи и его сторонниках в начале тридцатых годов.

- Ходили слухи, будто они планируют установить диктатуру в случае провала на выборах, но ничего у них не вышло.

Кевин не выказывал заинтересованности, но я почувствовал его внутреннюю напряженность, словно мы ненароком коснулись опасной темы.

- Конечно, через некоторое время эти парни все равно стали бы бесполезными. Но страна нуждается в твердой руке,- произнес хозяин дома, и его акулий рот защелкнулся на последнем слове.

- Кевин, дорогой, мистер Эйр не желает обсуждать политические проблемы,- упрекнула мужа миссис Лисон.

Меня всегда забавляли женщины, уверенные, что только они понимают, чего хотят мужчины.

- Что вы, миссис Лисон! Похоже, я завяз в них по уши, хочу я этого или нет,- усмехнулся я.- На днях кто-то копался в моих бумагах.

- Быть не может!- воскликнула Майра с крайне заинтересованным видом.

- Копался в ваших бумагах?!- вторил ей Кевин.- Что за необычайное событие! Вы хотите сказать, что какой-то вор проник в коттедж, взломав замок?

- Едва ли. Дом не был заперт,- коротко ответил я.

- Но это же серьезное происшествие! Вы позвонили в полицию?- настаивал хозяин дома.

- Нет. Ведь ничего не пропало.

- Ну разве это не загадочно?- вставила Майра.

Мне пришло в голову, что еще загадочнее было поведение четы Лисонов: жить в самом центре сплетен Шарлоттестауна и ничего не слышать о таком неординарном событии. Но как только Кевин стал выяснять, когда именно это случилось, я понял, что он в тот момент был в Дублине.

- Кевин постоянно разъезжает по стране,- заметила Майра.

- Может быть, шпион...- начал я небрежным тоном.

Лицо Кевин стало непроницаемым.

- ...шпион ирландской цензуры, решивший выяснить, не пишу ли я порнографический роман,- закончил я легкомысленно.

- Да что вы, мистер Эйр! Да разве вы на это способны! Такой милый молодой человек!

Майра Лисон была совершенно шокирована.

Через минуту она пустилась в красноречивые рассуждения о чистоте ирландской культуры, традициях древней литературы Ирландии, возрождении национального языка и прочем в том же духе. Назывались имена бардов О'Бруадер, О'Ратейл, Раферти, О'Каролан, Мерримен. По ее манере разговора я понял, что прежде она наверняка была школьной учительницей, и неплохой. Мне пришлось признать, что мое мнение о ней как об обычной, не слишком образованной и склонной к снобизму даме было ошибочным. Кевин слушал жену, надувшись от гордости. Было бы жестоко объяснять, что ирландский язык в наши дни - тупик для литературы. Тут не место вспоминать некоего политического деятеля, ораторствовавшего на предвыборном митинге: "Ирландская культура ничем не обязана Византии. Ирландская культура ничем не обязана Греции или Риму. Ирландская культура ничем не обязана Великобритании (шквал аплодисментов). Ирландская культура словно непорочная лилия, одиноко цветущая в грязи". (Голос из зала: "Из которой вы вылезли, мистер!")

Я удовольствовался лекцией об англо-ирландской литературе от Свифта до Йитса, являющейся величайшей гордостью страны. Мы немного подискутировали о Томе Муре {Мур Том (1779-1852) - ирландский поэт, родом из Дублина. Автор поэмы "Лалла Рук" (1817) и сборника "Ирландские мелодии" (1807-1835). Они были положены на музыку Джоном Стивенсоном в 1807-1835 годах, в их числе "Мальчик-менестрель" и "Последняя роза лета"}, которого Майра считала извратителем народных мотивов. Я принял это заявление близко к сердцу, ведь я вырос на ирландских песнях. И тут хозяйка выудила внушительный нотный альбом и уселась за пианино аккомпанировать мне. В те дни я много пел. Звуковое сопровождение Майры было не очень гибкими, а обработки Мура выглядели до абсурдности витиевато.

- У вас красивый голос,- произнесла Майра после первой песни.

- Прошу вас, продолжайте,- попросил Кевин.- У вас прекрасно получается!

Но самое сильное впечатление этим вечером на меня произвела картина, которую я увидел, случайно глянув в окно, когда напевал "Она далеко от родной земли": кучка ребятишек в ночных рубашках, молча и восхищенно смотревших на меня. Последние лучи заходящего солнца превратили волосы малышей в сияющие нимбы...

Моя память запечатлела все детали с такой четкостью из-за событий, последовавших за этим ужином. Мне не удается восстановить, сколько дней спустя это случилось, и я не уверен, было ли это впервые. Поросшая травой намывная коса надолго стала нашим с Гарриет местом любовных свиданий.

В полночь, когда полумесяц ласкают раскачивающиеся ветви деревьев, я жду ее там, дрожа от возбуждения и страха. Я вижу стройную фигуру моей возлюбленной, словно привидение движущуюся ко мне через рощицу. На ней лишь длинная белая ночная рубашка. Мы бросаемся в объятия друг друга. Я невнятно что-то бормочу о Фларри. Гарри отвечает, что муж напился и спит, как бревно. В лунном свете черты ее лица смягчались, она казалась сверхъестественно красивой. Я снимаю с нее ночную рубашку, потом свою одежду. Мы опускаемся на колени, наши тела соприкасаются - два белых призрака у могилы, мы смотрим друг другу в глаза. Я хочу, чтобы этот миг длился вечно. Но красавица нетерпелива: она притягивает меня к себе, и я опускаюсь поверх нее, расслабленно лежащей на траве.