Патриция Вентворт - Элингтонское наследство

Сюжетная канва романа весьма проста и в основном состоит из хорошо обработанных стандартных ходов. Автор словно задался целью не перегружать главную идею всякими отвлекающими внимание мелочами. Кроме того, личность преступника очевидна практически с первых страниц. Читателю предлагается бесхитростная, чтобы не сказать наивная, история с обычной тематикой серии «мисс Силвер» — добро обязательно должно восторжествовать, в мире должно быть место романтике, а чистота нравов делает человека поистине прекрасным.

Особенностью романа является некое отсутствие временных рамок — ни один предыдущий роман не соскальзывал с такой легкостью в 19-й век и даже дальше. (Только отсутствие когорты прислуги и некоторые другие детали неумолимо указывают на то, что времена королевы Виктории миновали.) «Элингтонское наследство» трудно назвать не только детективом, но даже и бытописательным романом, скорее какой-то архаичный жанр о жизни английской деревни, а именно, нравоучительный роман с подоплекой религиозных моральных ценностей — недаром главная героиня выглядит здесь невероятно молодой и наивной. Она словно вобрала в себя качества добрых сказочных персонажей, действующих инстинктивно или по велению судьбы и соответственно лишенных более яркой индивидуальности современного человека.

Кроме того, все персонажи четко распределяются на хороших и плохих, которые в свою очередь подразделяются на «исправимых» и «неисправимых», и их рейтинг прямо сообщается читателю. Это подчеркивает морализаторские нотки романа.

Кульминацией же является сцена, когда Кэти приходит к мистеру Моттингли, чтобы «познакомиться с ним», а на деле — чтобы преподать ему урок жизненной мудрости (что соответствует скрытым христианским воззрениям романа).

Поскольку на долю мисс Силвер приходится (помимо выслушивания историй жизни всех действующих лиц) только выяснить о существовании записки, отведенная ей часть романа кажется уже лишней. Любопытно узнать, что расследование велось больше недели — хотя при действительном положении дел распутать это преступление за такой срок было бы весьма затруднительно.

Отсутствие реального прогресса довольно ловко компенсируется отвлечениями на Мэг с ее многочисленными жизненными планами и почти недетским умением использовать взрослых людей для продвижения своих целей.

Забавно, что Фрэнку Эбботту отведена роль, ранее принадлежавшая инспектору Лэму, а именно — выдвигать лежащие на поверхности обвинения. Казалось бы, после многолетней школы у мисс Силвер он должен был бы проявить большую проницательность. В этом деле он, к тому же, ведет себя крайне пассивно. Жизнь все решает сама, и если в лучшие годы мисс Силвер с ее воспитанником выступали как судьбоносные фигуры, то в этом произведении они всего лишь обеспечивают благоприятный антураж.

Вышел в Англии в 1958 году.

Перевод выполнен А. Ващенко специально для настоящего издания и публикуется впервые.

Дженни сидела на стуле, подавшись вперед. Было восемь часов вечера. Она сидела, опираясь левым локтем о колено и положив подбородок на ладонь. Большие карие глаза Дженни, полные печали, то не отрываясь смотрели на бледное лицо мисс Гарстон, то быстро оглядывали комнату, как будто стараясь обнаружить кого-то еще, незримого, но явно тут находившегося. Чуть поодаль на комоде горела свеча, затененная двумя поставленными на ребро книгами. Комната была странной формы и располагалась в небольшом коттедже с тростниковой крышей, край которой свис почти до маленьких окон.

Мисс Гарстон лежала на узкой кровати; голова поднята повыше — две подушки; руки — вдоль тела; лицо — мертвенно-бледное. С тех пор как утром ее принесли домой, она ни разу не пошевелилась. Ни единого слова, ни единого движения. Доктор пришел и ушел. Медсестра, мисс Адамсон, пробыла весь день. Сейчас она собиралась пойти домой, чтобы взять кое-какие вещи, которые могли понадобиться ночью.

— Вам нечего бояться, Дженни, — сказала мисс Адамсон. — Она вряд ли очнется.

— Я не боюсь, — ответила Дженни.

— Я постараюсь вернуться как можно скорее Слышно было, как мисс Адамсон спускалась по лестнице, по которой при всем желании нельзя было пройти бесшумно, ибо ступеньки были неровные и за триста лет существования — со времени постройки дома — их никогда не удостаивали ковровой дорожки.

Когда шаги мисс Адамсон замерли, Дженни с облегчением вздохнула. Мисс Адамсон, конечно, была очень добра, но Дженни хотелось остаться одной. Это были последние часы, когда она и мисс Гарстон могли побыть вместе, и это наполняло Дженни особым чувством, чувством приглушенной горечи и торжественности. Она смотрела на спокойное бледное лицо, на седые волосы, разделенные аккуратным пробором посередине, на длинную белую ночную сорочку с рукавами до запястий. А может быть, она, мисс Гарстон, сейчас спит? Если да, то видит ли сны? Сама Дженни почтя всегда видела сны. Правда, она не всегда их помнила, но почти всегда ей что-то снилось. Иногда она запоминала сны, иногда они мигом куда-то улетучивались…

Иногда не было вообще никаких воспоминаний.

Нет! Сейчас не время думать о своих снах, ни о чем своем. Нужно постараться понять, что произошло с мисс Гарстон на этом пустынном участке дороги. Сколько Дженни себя помнит, каждый, ну почти каждый день мисс Гарстон садилась на свой велосипед и по этой дороге отправлялась в деревню. Даже если у нее и не было там никаких дел, потому что всегда находилась куча дел в огромном доме миссис Форбс, которая жила через дорогу.

Миссис Форбс была Дженни совсем не интересна. Миссис Форбс принадлежала к таким людям, которых просто уже не замечаешь. Если кого-то знаешь всю жизнь и всю жизнь этот человек здесь, рядом, то о нем почти не думаешь, его воспринимаешь, как нечто само собой разумеющееся. Миссис Форбс была здесь всегда, как и ее маленькие девочки Джойси и Мэг, как взрослые уже Мэк и Ален. Между братьями и сестрами была большая разница в возрасте, потому что Мэк и Ален родились в первые годы замужества миссис Форбс, а две дочки появились уже после войны, так и вышло, что Мэк и Ален были взрослыми, а девочкам — одной девять, а другой десять лет. Все они были частью жизни Дженни. Своих родственников у нее не было. Когда мистер Форбс умер, Дженни казалось, что она потеряла родного дядю. Мистер Форбс на свой лад — рассеянно-отсутствующий — был неизменно добр к ней. Он вообще был очень рассеянным человеком и постоянно поражал Дженни тем, что был здесь как бы наполовину.

Иногда ей очень хотелось знать, где же находятся другая половина мистера Форбса. Но та половина, которая была здесь, к Дженни постоянно относилась по-доброму.