Фридрих Незнанский - Кто есть кто

Заказ Зоя, очевидно, уже сделала, и с появлением Варнавского у столика тут же вырос официант с бутылкой бургундского 1969 года, а потом подали утку «а-ля Генрих IV».

– Ты еще не оставил мысли о замечательных миллиончиках Мажидова? – Зоя быстро орудовала вилкой, почти не прикасаясь к вину.

– Нет. – Утка была действительно великолепной, и разговор можно было отложить до конца ужина.

– А план у тебя есть?

– Ты, кажется, упоминала о сенсационной новости.

– Я к этому и клоню.

– И?..

– Он мой отец! – выпалила Зоя и, не скрывая восторга, взглянула на Варнавского, собираясь насладиться его реакцией.

Но челюсть банкира осталась на месте, глаза не округлились и даже кусок в горле не застрял. Он спокойно пережевывал мясо. «Может, она все-таки беременна? Говорят, иногда это сопровождается неврозами и прочими психическими отклонениями», – подумал он и осторожно уточнил:

– И давно?

– До тебя что, не доходит? – взвилась Зоя. – Мажидов на самом деле отец сам знаешь кого, а значит, теперь мой.

– Ты последнее время хорошо себя чувствуешь? Головные боли, тошнота по утрам не беспокоят?

– Ты идиот, Матвей. Считаешь, я все это придумала, высосала из пальца? – Зоя распалилась, оскорбленная недоверием. – Я, можно сказать, из кожи вон лезла, принесла тебе денежки на блюдечке с голубой каемочкой, а ты…

– Уймись, объясни все по порядку.

– Для особо тупых рассказываю с подробностями. В метрике у известной тебе личности записано: отец – Мажидов Аслан Ишаевич. Наш с тобой Мажидов при ближайшем рассмотрении тоже Аслан Ишаевич. Конечно, могло быть так, что они тезки, отцы их тезки, да еще и однофамильцы. Единственная фотография, которую удалось найти у матери, относящаяся к году рождения дочки, плюс минус год, ничего не дала. Он там почти задом, и лицо рассмотреть невозможно. Но мать родила ее на пятом курсе института. Если он чечен, возможно, приезжал в Москву учиться. Я слетала в МИСИ, подняла в архиве списки. И что ты думаешь: был такой Мажидов Аслан Ишаевич из Ачхой-Мартана, учился с матерью на одном потоке. Но институт не закончил, ушел в академический отпуск якобы по состоянию здоровья и больше в институт не вернулся. А примерно через семь месяцев после его отчисления родилась дочка. Кто она – ты знаешь. Может, Мажидов узнал о ребенке и смылся, а может, и не узнал. Главное – в метрике он записан как отец. А значит, берем свидетельство о рождении, свидетельство о браке, свидетельство о смерти «папочки» и некоторую сумму для убедительности – и вперед к нотариусу. Я есть наследница чеченских капиталов.

– Как в индийском кино, – прокомментировал Варнавский, потягивая бургундское.

– Да брось ты, жизнь полна совпадений. – Зоя, удовлетворенная стройностью своего рассказа, вернулась к остывшей утке.

– А ты уверена, что у него на родине нет шестерых детей от трех жен?

– Вот это ты и проверь, а заодно организуй свидетельство о его смерти.

«Уж лучше бы она была беременна», – с тоской подумал Варнавский.

Итак, разговор с матерью Кисина окончился ничем. Хотя нет, я узнал, что муж Веры-Зои находится в Америке. Конечно, это не мешало ему приехать в Москву и провернуть эту операцию. И конечно, мать несомненно скрыла бы визит любимого сынули.

И самое главное – она не узнала или не захотела узнать мою подзащитную на фотографии. Значит, у меня пока нет ни одного человека, кто бы мог опознать Веру Кисину. А ведь с самого начала казалось, что найти таких среди ее знакомых – раз плюнуть. Не может человек пропасть бесследно. Кто-то должен помнить о нем. В конце концов, должны остаться групповые фотографии, анкеты, номера телефонов в записных книжках.

Стоп! Номер ее телефона должен остаться у Лены Филимоновой!

Добравшись до дома, я, не раздеваясь, бросился к телефону и набрал номер Александра Борисовича. Турецкого, конечно.

К моему большому удивлению, трубку взял сам Турецкий.

– Алло. – Голос у него был грустный. Это и понятно: если он дома, да еще так рано, то, значит, в его делах затишье. Значит, он не гоняется за преступниками, не допрашивает свидетелей, не пропадает в своем кабинете до утра, не пьет коньяк с Меркуловым и Грязновым, наконец. Значит, в его жизни сейчас не происходит ни одной маленькой романтической истории, которые то и дело скрашивают жизнь следователя по особо важным делам Турецкого. И поэтому он такой грустный.

– Здравствуйте, Александр Борисович.

– А-а, конкурирующая организация, – несколько оживился он, – как дела?

– Нормально, живу потихоньку.

– Хорошо, хорошо… Чем занимаешься?

– Да вот, дело попалось запутанное.

Турецкий вздохнул:

– А где ты видел незапутанные? Сколько работаю следователем, все запутанные попадаются. И ни одного простого, что характерно.

– Так ведь на то они и «особо важные», Александр Борисович.

Турецкий засопел в трубку, видимо обдумывая мою мысль.

– Да, ты прав. В общем, ни сна ни отдыха измученной душе. Говори, что там у тебя?

– Встретиться бы лучше, Александр Борисович. Можно к вам подъехать?

– Лучше я к тебе, – быстро сказал Турецкий.

– Ну что вы, – запротестовал я, – неудобно как-то.

– Я тебе уже как-то говорил, что действительно неудобно, – строго сказал Турецкий (я тут же вспомнил его анекдот про каких-то волков на каком-то льду), – короче, сейчас подгребу.

Ну не сидится человеку дома, что тут поделаешь!

Турецкий появился минут через тридцать. Судя по его тусклым глазам, в его делах действительно случился какой-то перерыв.

– Как поживаете, Александр Борисович?

Турецкий обреченно махнул рукой:

– Нет настоящей работы. Мелкота одна. Поверишь, Юра, уже неделю отдыхаю. Высыпаюсь!

Я понимающе покачал головой.

– Я уже забыл, как это бывает, когда отец семейства находится именно дома и выполняет свои отцовские обязанности.

Я пригласил Турецкого в комнату.

– А что так, Александр Борисович?

Тот пожал плечами:

– Не знаю. Вроде газету откроешь – сплошные преступления. Непочатый край! А чуть задумаешься – мелкота. Студент первого курса юрфака справится. Ну кого сейчас удивишь хищением двадцати миллионов долларов, к примеру? Или если в хищениях участвует сам председатель Госбанка…

– А что, есть примеры?

Турецкий махнул рукой:

– Расследую дельце одно, и там, по одному из эпизодов, вроде светится наш главный банкир.

Я вынул из бара темную матовую бутылку «Реми Мартен» и два коньячных бокала. Турецкий заметно повеселел.

– Ну, давай, говори, что там у тебя.

Я рассказал все с самого начала. Не упустил и сегодняшний разговор с матерью Кисина. Турецкий задумчиво смаковал коньяк, и я замечал, как с каждой минутой в его глазах зажигаются искорки. Так что к концу моего рассказа это был тот самый Турецкий, к которому я привык, – заинтересованный, жаждущий действия.