Фридрих Незнанский - Кто есть кто

– Удогова? – Дежурный глядел на фамилию. – Ага, так это вы за ней?

– Да, – осторожно ответил я, не совсем понимая, в чем дело.

– Постановление суда пришло вчера. Так что можете забирать.

Я не верил своим ушам. «Забирать»? Что бы это значило?

– Прямо сейчас?

– Да. Только позвоню дежурному по корпусу.

Он снял трубку и набрал трехзначный внутренний номер.

– Фролов говорит. Тут за Удоговой пришли… Адвокат… Фамилия, – он скосил глаза на бланк, – Гордеев… Да…

Вдруг его лицо посерьезнело.

– …Когда? Сегодня ночью?.. Да… Хорошо, передам… – И обращаясь ко мне, он сказал: – Сегодня ночью заключенная Удогова пострадала в стычке со своими сокамерниками. Повреждения небольшие, но ее пришлось отправить в медсанчасть.

Час от часу не легче!

Зайдя в спецотдел СИЗО, я узнал, что вчера из суда было получено постановление об освобождении Зои Удоговой из-под стражи под денежный залог. Значит, суд вынес положительное решение по ходатайству об изменении меры пресечения Барщевского, которое он перед своим бегством все же оставил. Но кто же внес этот залог? Впрочем, в данный момент меня это мало интересовало. Мне надо было поскорее вытащить отсюда Веру.

В медсанчасти Бутырки было так душно, что у меня на секунду потемнело в глазах. Когда я немного пообвыкся, подошел к столу дежурной медсестры, которая жевала большую булку с маслом и читала маленькую книжку в яркой обложке.

– Где у вас тут Удогова находится?

Медсестра неохотно оторвалась от чтения и еды:

– Это которую ночью ранили?

– Да.

– Во-он там, на предпоследней койке.

Она снова запихнула в рот кусок булки и уткнулась в роман.

– Скажите, она в тяжелом состоянии? – поинтересовался я.

Медсестра сердито глянула на меня, прожевала булку и недовольно сказала:

– Поесть не дадут… Все нормально с Удоговой. Глаз подбили и руку порезали. Правда, сильно. Так что ничего, ходить может.

Я подошел к кровати Веры Кисиной. Она полусидела, подложив под спину подушку, как ни в чем не бывало ела такую же булку, как медсестра, но без масла, запивала чаем из мятой алюминиевой кружки и тоже читала роман. Правда, донельзя потрепанный. Видимо, было время завтрака.

Рука у нее была перебинтована от запястья почти до самого плеча.

– Вера, – окликнул я ее.

Она дернулась и уронила кружку. Содержимое разлилось по грязно-коричневому одеялу.

Проходящая мимо санитарка, заметив это, разоралась:

– Ах ты, паскуда засранная, только попала в лазарет и уже гадишь! А стирать кто будет?

Если бы я не сунул ей в карман грязного халата десятку, она бы, пожалуй, даже полезла на Веру с кулаками.

– Вы? – почти прошептала Вера. – Так… вы…

Я сел на кровать:

– Я все разузнал. Я говорил с вашей сестрой.

Она округлила глаза:

– Сестрой?!

– Да. У вас есть сестра. Это она все подстроила. Я вам все расскажу позже. А сейчас пора собираться. За Диму не беспокойтесь. Он жив и здоров.

Вера попыталась что-то сказать, но ее воспаленные и искусанные губы только ловили воздух. По щекам, оставляя грязные следы потекли слезы.

– Вера, вас выпускают под залог. У вас есть вещи в камере? Нам нужно торопиться.

Она только покачала головой. Действительно, какие у нее могут быть вещи?

– Как вы себя чувствуете?

Она кивнула, что должно было означать «хорошо».

– Я сейчас все улажу и приду. А вы пока собирайтесь.

Вера вдруг крепко и цепко схватила меня за локоть здоровой рукой. В ее глазах был страх. Она боялась, что я уйду. И что все это окажется неправдой.

– Не бойтесь, – постарался я ее успокоить, – я сейчас.

Если бы я перед выходом из дома не догадался взять с собой всю свою наличность, сегодня, пожалуй, Веру вытащить из тюрьмы не удалось бы. Платить пришлось буквально на каждом шагу – от начальника оперативного отдела до часового в воротах тюрьмы.

– Тебе-то за что? – устало спросил я, когда, уже спустившись вместе с Верой, мы встали у ворот и он сделал выразительный жест, потерев большим и указательным пальцами друг о друга.

– А ворота кто откроет? – обиделся он. – Можно сказать, самое главное дело делаю, а ты жилишься.

Он укоризненно покачал головой.

Я протянул ему очередную купюру, и мы оказались на свободе!

Все время, пока мы спускались по лестницам, получали верхнюю одежду, шли через тюремный двор, Вера находилась в каком-то ступоре. Она молчала, крепко держа меня за руку, и только провожала взглядом проходящих мимо людей в форме. Я это знал – такая привычка вырабатывается у всех, побывавших в заключении…

И только когда мы вышли на улицу, она обняла меня за плечи, уткнулась лицом в плечо и громко, в голос, зарыдала.

– Тихо, тихо, – пытался успокоить ее я, – не надо. Уже все позади.

Она не останавливалась. К моему удивлению, прохожие никак не реагировали на ее плач. Видно, для окрестностей Бутырской тюрьмы такие сцены не в диковинку.

Мы сели в машину. Я повез Веру к себе. Ну не в ее же квартиру везти, где этой ночью убили Воронцова!

Наконец, когда мы отъехали от Бутырки, Вера обрела дар речи.

– Что с Димой? – было ее первым вопросом.

– Все в порядке. Он в Лихтенштейне.

– Где?!

– В Лихтенштейне. Есть такое карликовое государство в Европе. Он участвует в шахматном турнире.

– Как он туда попал?

– Его послал Матвей Варнавский.

По дороге я вкратце рассказал ей все, что мне удалось выяснить. Она слушала вполуха. Веру больше интересовало то, что можно было видеть в окно: московские дома и улицы, люди, спешащие по своим делам, машины – словом, то, чего нельзя увидеть в Бутырской тюрьме,

– Ой, а вон там дом, где мы жили с Ленкой Филимоновой, – ткнула она пальцем в окно и тут же погрустнела, вспомнив, что ее подруги уже нет в живых. – Кто ее убил?

– Пока неизвестно. Ищут… Расскажите лучше, что произошло сегодня ночью.

У меня были серьезные основания считать, что это нападение не просто рядовая тюремная потасовка.

Вера нахмурилась:

– Я не хочу об этом вспоминать. Я не хочу вспоминать ни о чем, что происходило со мной за эти полгода.

– Я понимаю. Скажите хотя бы, кто напал на вас?

– Чеченка. Та, о которой я вам рассказывала. Подкралась ночью с ножом и… Если бы не Рита, попала бы прямо в грудь. Хорошо, сразу бабы с соседних нар сбежались. А то бы… А так только руку разрезала. Глубоко, правда.

Она махнула рукой.

– А чеченка что?

Она пожала плечами:

– А чего ей? Ничего не будет. Откупится. Если не сама, то родичи откупят. У них, знаете, мафия. Если деньги есть, то и водка, и анаша и, кому необходимо, даже мужик. Она горько усмехнулась. – И когда на зону выйдут, то вообще лафа. А через некоторое время на какого-нибудь солдата, который со времени чеченской войны в плену, обменяют. Вот и все. Вера тряхнула головой. – Не хочу об этом вспоминать. Плевать я хотела на нее!