Фридрих Незнанский - Я убийца

Чернорабочие киноискусства испытующе разглядывали адвоката Гордеева, как посланца из далекого будущего.

– Вы по нашему делу? Будете разбираться с договорами? Нас предупредили. Но я смогла собрать только вот… У нас же съемочный период закончился. Основная группа разбрелась по другим фильмам. Операторы, гримеры, костюмеры, бутафоры… Вот, только осветители… Проходите, – румяная девушка пригласила Гордеева на специально подготовленный стул перед столом.

– Может быть, вам удобнее за столом? – не очень охотно приподнялся старичок. – Вы же будете записывать.

– Если позволите, я включу диктофон? – Гордеев удобно расположился по эту сторону стола.

– Да хоть радиостанцию, – старичок нетерпеливо потер руки и потянулся к выставленному диктофону. – Разрешите произнести краткое вступительное слово? От имени трудового коллектива нашей кинофабрики.

– Человек же по делу пришел, – попыталась его урезонить румяная девушка.

– А я именно по делу и хочу выступить. У нас свобода слова еще не запрещена? – изобразив страшный испуг, прошептал старичок и оглянулся. – А то знаете, как бывает? Ляпнешь чего не надо, а ночью… Когда никто не ожидает… Я вам потом как-нибудь расскажу. Чистая правда!

– Я адвокат, – представился Юрий, – Гордеев. Мне необходимо разобраться в ситуации с договорами. И я нуждаюсь в вашей помощи.

– А мы в вашей, – уверила его румяная девушка.

– Значит, так, – старичок подвинул к себе диктофон. – Наш директор киногруппы, или, как сейчас говорят, продюсер, Татьяна Федоровна Гризун допустила некоторую халатность на работе. Проще говоря, она побоялась нестабильности всяких там курсов. Поэтому платила не по ведомости, а…

– Наликом, – сказал бородатый мужчина в коричневом свитере и скрестил руки на груди. – И теперь поди докажи, что ты получил вдвое меньше, чем обещали. Я же мог на другой картине работать! А меня… Кинули. Как лоха.

– Ты бы и этого нигде не заработал! – замахал на него руками старичок. – Тебе по цеху зарплату платят. А вы еще хотите сверх ставки! Даже если бы тебе платили еще вдвое меньше, то и это лишнее. А Татьяна и так выкручивалась, как могла. Деньги спонсоры вовремя не дают. Банки деньги крутят – задерживают. Налоги государству и проценты – бешеные. Тем не менее! Она же платила? Как-то выкручивалась. А знаете ли вы, во сколько обходится сейчас аренда павильона? А съемочная аппаратура? Прокат одного костюма… И все в долларах! Вы же в долларах получали? Хотя это тоже нарушение финансовой дисциплины.

– Я не прокурор, – заметил Гордеев. – И не следователь.

– Это еще впереди, – уверил его бородач.

А моторный старичок, не слушая их, продолжал свою патетическую речь:

– Доллары тоже надо купить. Опять же – потери при обмене.

– Вас пригласил трудовой коллектив? – спросил Гордеева недовольный бородач.

– Нет. Руководство картины.

– Значит, так, – бородач поднялся с дивана. – Если вы адвокат Татьяны, то мы пошли. Нам здесь не заплатят. По крайней мере сегодня. Айда, ребята. Нужны будем для дачи показаний, найдете нас в цеху.

Он шагнул к двери, и вместе с ним поднялись почти все присутствующие.

– Куда же вы, ребята? – румяная толстушка преградила им путь к двери. – Надо объяснить человеку. А вы сразу…

– Нечего тут объяснять! – нервничал старичок. – Идите работать, если вам действительно деньги нужны. А права качать надо было при советской власти. В профкоме!

– Нет, вы останьтесь и все расскажите, – чуть не заплакала девушка. – Мы же договорились. Все как есть.

– Вот ты сама и расскажешь. Мы тебе доверяем, – бородач снисходительно погладил ее по плечу. – А я с этим, – он кивнул в сторону старичка, – в свое время на парткоме достаточно наговорился. Помело…

– Это вы бросьте, – серьезным тоном сказал старичок и прокашлялся. – Надо идти в ногу со временем.

– А ты всегда и шагал! С любым! В ногу, – бородач все-таки открыл дверь. – Тебе лишь бы химичить! И ведь не разбогател! Из голой любви! К искусству. Обдурихона!

Старичок рукой прикрыл диктофон.

Осветители вышли.

– Какие все-таки они грубые… Наши пролетарии, – хмыкнул старичок. – Ничто их не научит. Не чтут хозяина.

– А кто здесь хозяин? – наивно спросил Гордеев.

– В смысле помещения? – уточнил старичок.

– Нет. В смысле всего предприятия.

– Владелец этого балагана, – задумался старик и уставился в потолок, как двоечник на уроке, – владелец будет… С минуты на минуту. Вот с ней и поговорите. А я не уполномочен.

– Тогда следующий вопрос, – наклонился к нему Гордеев. – Кто ведет договорную документацию?

– Одну минуточку. Что-то у меня по-стариковски… Пардон! – Он вскочил и резво выбежал в коридор.

Юрий выключил диктофон. Они переглянулись с румяной девушкой.

– Хозяин тот, кто платит, – философски заметила девушка. – А здесь не известно, кто платит. Начинали на деньги Госкино. Потом какие-то спонсоры. Потом банк… Мы уж и со счета сбились. И с финансового, и с такого…

– Авторские права кто приобретает? – Юрий снова включил диктофон. – Не помешает?

– Помешает.

Гордеев послушно спрятал диктофон в карман, якобы случайно забыв выключить. И только крошечный микрофон выглядывал из широкого кармана.

– Теперь мы одни. Можно и посекретничать.

– Татьяна Федоровна расплачивалась наличными со всеми. Я знаю, что сценарист и композитор получили. И никогда ничего не скажут. Чтоб налоги не платить. Наверняка и договоры у них самые приблизительные… Лишь бы Татьяне прикрыться.

– А как же она списывает деньги?

– Не знаю… Михаил Тимофеевич занимается бухгалтерией.

– Это тот самый? – Юрий кивнул на дверь.

– Он. Михаил Тимофеевич при советской власти уже был директором картины, когда Татьяна Федоровна только пришла на студию. Она тогда устроилась переводчицей. С немецкого и английского.

– Переводчицей?

– Она же долго жила за границей. У нее первый муж служил советником посольства по культуре. Где-то за границей. А точно не знаю где.

– Понятно. И, наверное, у нее сохранились культурные связи? Как-то она это реализует?

– А как же! Второй муж у нее – испанский импресарио. Концерты организует, – пояснила девушка.

– Как он участвует в картине?

– Никак. Он же спец по эстраде.

– А что с режиссером вышло? – осторожно поинтересовался Юрий. – Что-то личное?

– Куда там! – искренне возмутилась девушка и еще больше зарумянилась. – Всем, кто до конца будет работать, то есть режиссерам, операторам, актерам, звукооператору, она, чтобы меньше платить, обещала проценты от проката. Понятно? Так получается чуть больше, но попозже. А Вадим Викторович захотел, чтобы все эти разговоры и обещания были закреплены в контракте. С группой и с ним лично. Ну и…