Фридрих Незнанский - Перебежчик

– Нет, – твердо сказала она, помотав головой. – У нас не принято беспокоить тех, кто находится дома. Также не принято беспокоить звонками из дома тех, кто на работе.

– Хороший принцип, – согласился я. – Здорово придумано. Нам бы в прокуратуру такое правило. Ни за что бы не ушел оттуда… И сколько, если не секрет, тебе платят в таком приличном месте?

– Мало, – вздохнула она, – полторы тысячи долларов. – А увидев мое изумление, поспешила утешить: – Но сегодня мой шеф обещал мне надбавку.

– Пообещал во время презентации?

Она усмехнулась.

– Гордеев! – погрозила пальчиком. – Опять начинаешь? Просто шеф только что подписал новый контракт с Ниной, своей любовницей, повысил ей до двух с половиной тысяч, хотя она английский совсем не знает, а мы только тем и заняты, что учим ее работать на компьютере… Что ты смотришь? Ну прямо как мой папочка. Хотя он еще о моих заработках не знает. Ничего, это скоро у тебя пройдет. Просто в тебе проснулся совковый интерес к чужому карману, хотя для тебя мой карман с некоторых пор совсем не чужой. Плюс у тебя классовая ненависть, помноженная на любовь к моим прелестям… Я права? – спросила она, увлекая меня на софу с множеством вышитых подушечек.

– Просто моему карману вдруг стало неудобно перед твоим, – вздохнул я. – Выходит, тебе придется меня содержать. Хотя бы некоторое время. Но нет худа без добра. Сделаем вот что. Я перееду на ту квартиру, что нашла ты, где телефон наверняка будет прослушиваться, а ты отправишься на Павелецкий. Там триста баксов и там триста. Итого шестьсот. Зарабатываешь ты много, непонятно, правда, за что, так что пусть твои денежки поработают на создание правового государства.

– Ты это серьезно? – спросила она.

– Предложи что-нибудь другое.

– Ну да, я твое слабое звено, – сказала она с обидой. – Ахиллесова пята, можно сказать.

– Вот-вот, – кивнул я. – Но, может быть, закончим нашу пикировку? И займемся укладкой чемоданов?

– Мы будем жить отдельно? – спросила она, по-детски округлив глаза.

Я не ответил. Мне было некогда – собирал свои вещи, стараясь ничего не забыть. Конечно, я вполне мог переехать обратно к родителям в Останкино, но я был уверен, что эти козлы и там меня будут прослушивать. Сейчас я был заинтересован в том, чтобы мой телефон прослушивали, но, разумеется, не домашний. Только так, с помощью Турецкого и новой аппаратуры, я надеялся выйти на их след. Надо разобраться, почему это я стал кому-то нужен или мешать, как только сменил профессию.

Итак, чем я могу помочь подзащитному? На что они рассчитывают? Буду способствовать развалу дела. Например, подскажу Бахметьеву, с кем из свидетелей стоит поработать. Хотя от Петра Савельева, который занимался расследованием, я как-то слышал, что свидетели уже отказываются от собственных показаний. И очень жалеют, что вообще их дали… Боятся, конечно, но пусть их осуждает тот, кто сможет обеспечить их безопасность.

И вообще есть некие тайны следствия, которые им наверняка хотелось бы узнать. Если им помочь, то тем самым, кстати говоря, можно заработать себе репутацию хорошего защитника. Не говоря уже о хороших деньгах. А будут бабки, найдутся и бабы, как сказал когда-то один мой подследственный… Видимо, на это они рассчитывают.

Я с опаской покосился на расстроенную Катю, словно она могла прочитать мои мысли.

– Звонить мне только из автомата, – сказал я сурово. – И вообще с этого дня будешь согласовывать со мной каждое свое телодвижение.

Она промолчала, только кивнула. Это хороший знак. Будет меня слушаться как миленькая. А значит, я буду за нее спокоен.

Когда зазвонил телефон, мы посмотрели друг на друга. Я подумал, что следовало бы купить определитель номера. И даже два.

– Слушаю вас, – сказал я, сняв трубку.

– Итак, сегодня вы видели этот труп, – сказал все тот же Аркадий Валерьянович. – Ну и что теперь скажете?

Значит, кто-то следил за мной, когда я уезжал.

– Грубая работа, – ответил я. – Если хотите на меня это повесить, то предупреждаю сразу – там нет никакой следственной перспективы. Тем более судебной. А впрочем, попытайтесь, чем черт не шутит…

– Есть и другие возможности, – напомнил он. – А с чего вы решили, что это сделали мы?

– Послушайте, – вздохнул я. – Вы же грамотный человек. И довольно интеллигентный. Если это сделали вы, то должны понять: угрожать мне – только зря терять время. Мое и ваше. Я же вижу – вам самому в тягость то, чем вы сейчас занимаетесь. Зачем вам все это? Впрочем, это не телефонный разговор, тем более телефон прослушивается. Короче, я бы просил вас зайти ко мне завтра в то же время в консультацию. И там мы обо всем поговорим. Иначе, как я понимаю, ни вы, ни ваши хозяева так просто от меня не отстанут.

– Вот именно, – сказал Аркадий Валерьянович с некоторым облегчением. Наверное, сегодня же доложит руководству о положительных сдвигах в обработке меня.

– И потом, – добавил я, прежде чем положил трубку, – какой бы ни был человек этот Леха, убивать его ради того, чтобы произвести на меня впечатление, не стоило… У ваших хозяев отсутствует чувство меры.

– С чего вы решили, что это сделали мы? – снова спросил он.

– Может, и не вы, – согласился я. – Может быть, те, кто убрал прежнего вашего адвоката… Чтобы повесить это на меня. А возможно, вас не посчитали нужным информировать об этой провокации. И тем самым поставили в идиотское положение. И не звоните мне больше сегодня. Если хотите, чтобы я поддерживал с вами какую-то связь.

Положив трубку, я увидел расширенные от страха глаза Кати.

– Кого-то из-за тебя убили? – спросила она.

– Не совсем так. Вернее, совсем не то, что ты подумала.

– Но я же слышала!

– А ты не слушай, – отрезал я. – И давай спать. Утро вечера мудренее.

Утром я снова позвонил Александру Борисовичу, на этот раз из консультации.

– Когда суд над сыном Бахметьева? – спросил он.

– Прежний адвокат заявил в суд ходатайство о возвращении дела на доследование, – сказал я. – До сих пор не нашли еще двоих участников. И потом Бахметьев, как отец ответчика, заявил, что ищет другого адвоката взамен убитого. Остановил свой выбор на вашем покорном…

– А ты соглашайся, – засмеялся Александр Борисович. – И проиграй нам этот процесс. Потом разведи руками – стараемся, мол. Но никак. Сошлешься на неопытность. И волки будут в тюрьме, и овцы останутся на свободе.

– Я все-таки адвокат, – укорил я его. – Вы хоть понимаете, что мне сейчас предложили? Помочь обвинению!

– Уж и пошутить нельзя, – сказал мой бывший шеф совсем невесело. Наверное, и сам был уже не рад своему предложению.

– В каждой шутке есть доля чего угодно, – сказал я. – И на любой вкус. Выходит, еще месяц-другой они будут тянуть из меня жилы? Кстати, мы с Катей разъезжаемся по разным квартирам.